Над облаками

– Черт возьми, даже почитать нечего, – возмущался Гришка, крепко сложенный брюнет, служивший с Иваном в одном взводе. Гришка до армии успел закончить философский факультет одного из институтов Москвы. Его отец был действующим офицером Красной армии, поэтому Гришкино детство прошло в различных военных гарнизонах в разных уголках огромной страны. Это существенно расширило кругозор юноши, а природная тяга к чтению и стремление к знаниям сделали его весьма эрудированным человеком.

– Да я здесь окончательно деградирую, – продолжал сокрушаться Гришка, сидя рядом с Иваном.

– А я тоже, как это, градирую здесь, – вторил ему закадычный друг Федька, такой же крепыш с большими залысинами на голове, несвойственными молодому возрасту.

– Феденька, для того чтобы деградировать, тебе для начала развиться нужно, – парировал его желание товарищ.

– Ну уж, это, не дурнее некоторых, – обиделся тот, косо глядя на Григория.

Говорят, противоположности притягиваются. Пожалуй, это было самое логичное объяснение крепкой дружбы таких непохожих друг на друга людей. В отличие от Гришки, Федор отличался туповатостью. Выросший в глухой деревне под Минском, он едва окончил четыре класса, с трудом научившись читать по слогам. Еще тяжелее ему далось выучиться на тракториста, в этом Федору помог дядька – председатель местного колхоза, сумевший пропихнуть нерадивого племянника в автотракторное училище, расположенное в райцентре. Сколько поросят отвез он туда, замасливая начальство, даже сосчитать трудно. В противном случае не продержался бы племянник и одного месяца. Через год, после получения заветных корочек, Федор вернулся в родную деревню, где стал работать по специальности на только что полученной от государства машине. Тяги к работе, правда, ему было не занимать, мог сутками не вылезать из-за рычагов своего гусеничного чудовища. Поэтому дядька и расстроился, когда племяннику выпал срок отправляться в армию.

В танкисты Федор не попал, по росту не прошел. Слишком уж тесно было ему на месте механика-водителя.

– Ну как я этого дылду в танк впихну? – негодовал офицер-танкист, прибывший в военкомат набирать призывников в свою команду. – Да у него башка из люка торчать будет! А это по уставу запрещено. Дайте мне подобного, но пониже ростом.

Поэтому Феде светила прямая дорога в транспортную роту. Но и здесь он сумел учудить, не ответив ни на один заданный вопрос и едва не запоров двигатель единственного военкоматского трактора, на котором обучали группу Осоавиахима.

– Уберите его с глаз моих, – ругался другой «купец», набиравший команду в артиллерийские войска. – Мне тягач нужен, чтобы орудия таскать, а не давить их. Этот болван мало того что трактор угробит, так еще хорошо, если никого на тот свет не отправит.

В результате оказался Федор в десанте на должности хлебореза. К Луценко во взвод он попал полгода назад, умудрившись каким-то образом так сильно провиниться на кухне, что при встрече с бывшим хлеборезом у начальника столовой начинал дергаться глаз. В парашютном взводе Федя очень быстро сошелся с Гришкой, признав его непреклонный авторитет как человека грамотного и бывалого. А Гришкины рассказы о путешествиях на море или в горы сделали этот самый авторитет совершенно недосягаемым. С открытым ртом Федор слушал о соленой воде, гигантских штормовых волнах или снежных вершинах Кавказских гор. Ему, выросшему на равнине среди небольших холмов и болотистых озер с черной торфяной водой, не верилось, что где-то есть совсем другой мир с необычной природой.

– Разве у человека может быть всегда черная кожа? – искренно удивлялся парень, рассматривая в бригадной библиотеке книги с цветными иллюстрациями. – Я во время уборочной так не загорал, как эти, бесштанные, – тыкал он пальцем в изображения негров.

Но тем не менее, в отличие от более тонкого, интеллигентного Гришки, Федя был силен своей мужицкой мудростью, впитанной с молоком матери-земли, прошедшей через тяжелый крестьянский труд. Федору каким-то образом удавалось сохранить то самое по-детски наивное восприятие мира, когда он кажется ярким, цветным, огромным. Как никто другой, Федя умел получать удовольствие от той красоты, которая давно стала незаметной обыденному человеческому взгляду.

Несмотря на то что Федор с Гришкой были закадычными друзьями, это не мешало им бесконечно шутить друг над другом, вызывая у невольных слушателей приступы гомерического смеха. Даже сам Солоп называл их «веселыми гусями», мурлыкая под нос старую детскую песенку про неразлучных птиц, живших у бабуси.

За время пребывания во взводе Федору удалось совершить первый и до сегодняшнего дня единственный прыжок с парашютом. Этим событием он гордился особо, как самым большим достижением своей жизни. Гришка, имевший к этому времени на своем счету добрый десяток прыжков, не упускал возможности поддеть Федю, задавая ему в какой-нибудь неподходящий момент один и тот же вопрос:

– Так сколько у тебя прыжков, Федя?

– Один! – гордо отвечал тот, не понимая, как этот «хвилософ» может постоянно забывать такую важную информацию…