Над обрывом

— Конечно, я уверена, что ты, если захочешь, одержишь победу. А все же как-то жутко. Алексис меня так запугал в последнее время, что мне все мерещатся какие-то ужасы. Сны даже страшные вижу… право!

Она взглянула на часы и испугалась: было уже одиннадцать часов, а на ней был еще надет утренний наряд. Ей нужно одеваться. У нее процесс одевания занимал всегда так много времени. Она встала и пошла поцеловать в голову сына.

— Бедный мой мальчик, я знаю, что и тебе нелегко, — сказала она томным голосом.

Он ничего не ответил, тоже поднявшись с места и выходя из столовой. Какое-то враждебное чувство против матери шевелилось в его душе.

В столовой продолжался звон посуды. Елена Никитишна заставляла при себе перебрать все парадное серебро и хрусталь, чтобы убедиться в их чистоте. Потом она также тщательно освидетельствовала столовое белье. Пересматривая все, она в то же время перебрасывалась отрывочными фразами с приходившей и уходившей прислугой. На минуту в столовую забежал Гриша.

— Ты это что? Тебе приказано у ворот ждать? — сказала Елена Никитишна.

— Да я услышу, крестная! — ответил он.

— Ступай! ступай!

— А кого ждут-то?

— А вот приедут — увидишь!

— Важных господ?

— Ах, ты, постреленок! Говорят тебе: иди!

— Агафья Прохоровна говорит…

— Брысь, каналья!

Гриша скрылся.

— Видно, сегодня решать будут, — со вздохом обратилась Елена Никитишна к Прокофию.

— Что это решать? — спросил Прокофий.

— Сам-то не понял?.. Женить хотят Егора Александровича на Протасовой… Тоже нашли партию… Дед-то ее на моих глазах кабак содержал… Егору-то Александровичу не хочется, да женят… Дела-то уж очень плохи стали… Ну, смотри ты, старый, какие ты стаканы в буфет поставил?.. Ах, право, в хлеву бы вас держать… На, перетри!..

Она вынула несколько немытых стаканов и отставила их в сторону, придвинув к Прокофию.

— Вот как-то только они нашу Полю пристроят? — со вздохом сказала она.

— Бить бы ее надо; косу выдрать, вот что! — сурово заметил Прокофий, порывисто перетирая стаканы.

— Дурак неотесанный, так дурак и есть! Пользы-то что за косу таскать? Красоты от этого ей, что ли, прибавится?.. Не доглядели, так уж теперь не воротишь!..

На минуту разговор оборвался. Прокофий сосредоточенно тер стаканы, ворча себе под нос: «Ишь, проклятые, как испакостились, не ототрешь!» Елена Ннкитишна углубилась в пересмотр белья.

— Конечно, теперь Поле, может быть, и приданое, и все такое дадут, — продолжала Елена Никитишна. — Так-то тоже ничего бы не дали…

— Ишь чему обрадовалась! — проворчал Прокофий. — Стыда-то нет. Одной ногой в гробу стоишь, а такие речи говоришь!

— О, типун тебе на язык! Сам на ладан дышит, а других хоронит!.. — отплюнулась Елена Никитишна. — И какие я такие речи говорю? Ну, забаловалась девка, так этого не вернешь… Надо думать, как ее пристроить…

— Пристроишь! — отозвался сердито Прокофий. — Впервые у нас, что ли?

— Сама-то гуляла, так и другим потакаешь!

— Тьфу ты, тьфу! Пес старый! — обозлилась Елена Никитишна. — Нашел чем меня попрекать! Я, может быть, слезьми обливалась, когда меня на грех-то силой повели… Вы-то все только радовались тогда, потому через меня в люди вылезли… А теперь попрекать!.. На себя обернулся бы… Ты-то тоже знал, чай, кого брал…

Прокофий, в свою очередь, отплюнулся.

— С тобой не сговоришь! Покойницу в гробу, и ту не забыла…

— На твои же речи, дурак, отвечаю…

В эту минуту в комнату неторопливо вошел человек в черном фраке, в белом галстуке, с бакенбардами в виде котлет. Это был Данило Николаевич Волков, камердинер Егора Александровича. Сразу трудно было решить — лакей это или чиновник; степенность, сдержанность, солидность, внешняя порядочность, все это сразу бросалось в нем в глаза. Ему было лет двадцать восемь, хотя он смотрел гораздо старше своих лет. Лакейская жизнь не молодит, а он служил в лакеях с семнадцати лет. На его затылке уже виднелся зачаток плеши с медный пятак величиною.

— Прокофий Данилович, вас Егор Александрович зовут, — сказал он, обращаясь к Прокофию, и потом обратился к Елене Никитишне: — Выдайте шоколад, повар просил передать, что для мороженого нужно, да поскорей просил…

— Не горит, подождет! — ответила сухо Елена Никитишна. — До обеда-то еще далеко.

Данило Николаевич переминался с ноги на ногу, не решаясь, по-видимому, о чем-то заговорить.

— Правда это, Елена Никитишна, что я слышал? — начал он. — Конечно, это Агафья Прохоровна болтает, а все же… Говорят, что Егор Александрович женится на Марье Николаевне Протасовой.

— А тебе-то что? — спросила Елена Никитишна, пытливо взглянув ему в лицо.

Он, подняв брови, сделал совсем скромную мину невинной овцы.

— Так-с… Мне что же! — ответил он и еще осторожнее и смиреннее прибавил:- Я только потому, что как же тогда Пелагея Прокофьевна?

Елена Никитишна даже оставила разборку столового белья и скрестила около тальи руки.

— А Пелагея Прокофьевна тут при чем же? — сурово спросила она, и ее глаза сверкнули угрозой.

Но Волков выдержал ее взгляд и со вздохом заметил:

— Что же, шила в мешке не утаишь…

И тотчас же прибавил: