Над осевшими могилами

КЕВИН ВЕРЛОК. Очень жаль. Но вы покажете ему распечатку допроса? Я думаю, сорок баксов его заинтересуют. Это моя придумка, мой почерк. Раньше-то вы о таком не слышали, правда? Я вот ничего подобного не встречал – по-моему, это моя личная находка.

МАКДЭНИЭЛ. Да, я впервые с этим сталкиваюсь. Нас интересует, почему вы хранили копии счетов. Почему выставляли их Лэндерсу?

КЕВИН ВЕРЛОК. Я всегда аккуратно веду бухгалтерию. И потом, я не вор, я платил этим женщинам. Я понимал, что, возможно, однажды это пригодится.

МАКДЭНИЭЛ. Каким образом?

КЕВИН ВЕРЛОК. А вот поразмыслите: если убийством заметаешь следы другого преступления – скажем, грабежа, – выходит убийство с отягчающими. Статья на вышку. Но если убийца оставляет деньги на жертве…

МАКДЭНИЭЛ. Черт возьми…

КЕВИН ВЕРЛОК. Нет грабежа. Нет отягчающего обстоятельства. Нет смертного приговора. Просто убийство. Я знал, что вы будете искать психологическую подоплеку. Потому и сунул деньги жертве в рот. Теперь понятно?

СПАЙВИ. Джефф, вам нехорошо?

КЕВИН ВЕРЛОК. Скажите, а что мистер Блантон говорил о прозвище? По-моему, Споканский Сплавщик – не очень. Можно было придумать получше – все-таки сорванные ногти, деньги, подброшенные трупы… Жаль, что не мистер Блантон придумал прозвище. Он это умеет, правда?

Эпилог

Каролина вынесла последнюю коробку с мамиными вещами. Прислонившись к машине, отец разглядывал длинную шелковую перчатку, некогда белую, а теперь серую от пыли. Каролина поставила коробку в багажник.

– Она больше ни разу их не надела? – как будто очнувшись, спросил отец.

– Сберегала для меня, – сказала Каролина.

Поразительно, каким недотепистым бывал отец. Как будто притворялся, что прежней жизни и не было. Каролина посмотрела на коробку, набитую слаксами, джемперами, блузками. Сверху лежала другая перчатка. Сорок лет назад мама надевала эти перчатки на свою свадьбу.

Отец взял вторую перчатку.

– Может, оставим? – Голос его дрогнул.

– Ладно.

Каролина посмотрела на его расплывшееся морщинистое лицо, седые брови. Ему шестьдесят. А когда сбежал в Калифорнию, ему было тридцать шесть, как сейчас ей. Критический возраст, что ни говори.

– Поехали, пап? – Каролина положила руку ему на плечо.

– Ты езжай. А я здесь еще побуду.

Отец пошел к дому, зажав в руке посеревшие перчатки. Каролина медленно отъехала. На каждом перекрестке она притормаживала – еще не привыкла к повязке на левом глазу, ограничивавшей периферийный обзор. Езда превращалась в нервотрепку.

Каролина вспомнила, как после операции очнулась на больничной койке и увидела Дюпри. Он сказал, что вернулся в семью. Потом добавил:

– Я вас так и не поздравил.

– С чем?

– Ну тогда, в коридоре. Вы и Джоэл. Я видел кольцо.

Она потрогала бинты на лице. Общение с Ленин Райаном одарило глубокой раной от лба до скулы. Врач, наложивший швы, сказал, повязка на месяц.

– Вы уже определились с датой? – спросил Дюпри.

– Нет, – не замешкавшись, ответила она. – Еще нет.

Припарковавшись у приюта «Солнечный денек», Каролина взяла коробки с мамиными вещами и позвонила в дверь. Открыла девчонка. Она вытащила наушники плеера из ушей и уставилась на одноглазую тетку.

– Я тут кое-что привезла для Рэй-Линн Пирс, – сказала Каролина.

Появился тот самый нарколог Крис.

– Вчера вечером Рэй-Линн ушла, – сказал он, глядя на коробки.

Не сильно удивившись, Каролина кивнула:

– Не знаете куда?

Нарколог пожал плечами.

– Давайте я это оставлю? – спросила Каролина. – Может, кому-нибудь…

Нарколог взял коробки, поблагодарил и закрыл дверь.

Благодарности

Над этими страницами ломали головы мои коллеги и друзья – в основном Дэн Баттеруорт, который вдохновлял меня своей увлеченностью и давал бесценные советы. Джим Линч разделял со мной мои писательские страхи, а Терри Морхаус выяснял полицейские вопросы и разок свозил меня покататься на лыжах.

Я глубоко благодарен уважаемому Кэлу Моргану, язвительному и прозорливому редактору, какого еще поискать, и, конечно, Джудит Риган за ее энергию, острый взгляд и терпение к писакам из глубинки.

И наконец, я имею большое счастье быть женатым на своем любимом редакторе. Как и все, что я делаю, эта книга посвящается Энн и детям, которых у меня трое: Бруклин, Ава и Алек.