Над полем боя

Метеоусловия, правда, долго оставались сложными: низкая облачность и туманная дымка в какой-то мере мешали полетам, но в то же время надежно укрывали нас от вражеских истребителей. Поиск целей на поле боя осложнял и сильный дым, поднимавшийся на плацдарме от горевших вражеских танков и автомашин. Небо над Одером было нашим, а вот пехота никак не могла захватить в этом месте плацдарм.

Уже потом нам стало известно, что часов в 11 утра командующий фронтом позвонил на НП 65-й армии:

— Павел Иванович, как обстоят дела?

— Веду бой на том берегу, товарищ маршал! — доложил генерал Батов.

— Это верно? — переспросил Константин Константинович Рокоссовский. — Еду к вам! А то ведь под Шведтом и Гартцем мы пока на своем берегу…

Наши авиационные представители на НП у генерала Батова рассказывали потом, что, как только командующий фронтом прибыл сюда, сразу бросился к оптическим приборам.

— Силою до батальона при поддержке семи танков противник контратакует, докладывал командарм, — пять его танков уже горят! Гитлеровская пехота залегла!

Маршал Рокоссовский опять приник к стереотрубе:

— Горят не пять, а все семь! Молодцы артиллеристы! Узнать и доложить, кто отличился!

После короткого совещания и более подробного выяснения обстановки командующий фронтом принял решение: главные усилия ударной группировки перенести с левого фланга на правый и по наведенным уже мостам направить на плацдарм для развития успеха соединения соседних армий.

— Всю артиллерию — сюда! — властно командовал маршал Рокоссовский. — Всю авиацию — сюда!

Нас немедленно перенацелили. Задача штурмовой авиации заключалась теперь в том, чтобы на новом направлении, где был достигнут серьезный успех, окончательно подавить огонь артиллерийских и минометных батарей врага, а также воспрепятствовать подходу резервов гитлеровцев к только что захваченному плацдарму.

Целей для штурмовки было очень много. Двадцатого апреля каждый из нас провел над плацдармом, если сложить все вылеты, не менее четырех часов. Наш полк буквально висел над заодерским плацдармом. Группа за группой летели штурмовики в бой. Одна улетала, а ей на смену приходила другая. Ни минуты передышки не давали мы гитлеровцам, ни минуты без авиационной поддержки не оставались наши войска за Одером. Мы бомбили опорные пункты противника, расстреливали его живую силу эрэсами и пушечно-пулеметным огнем. Порой, полностью израсходовав боеприпасы, штурмовики продолжали носиться над вражескими позициями, заставляя гитлеровцев забираться в укрытие.

Так закончились первые сутки пребывания советских войск на заодерском плацдарме. С наступлением сумерек перестали летать самолеты и несколько спало боевое напряжение. Но всю ночь за рекой на площади шесть километров по фронту и от километра до трех в глубину взлетали ракеты — было светло как днем.

На плацдарм шли наши войска. Фашисты вели методический артиллерийский огонь по переправам, разрушая то одну, то другую. Но переправы быстро восстанавливали саперы.

Опасаясь наших ночных атак, гитлеровцы обрушивали и на плацдарм завесы артиллерийского и минометного огня. Так как местность гитлеровцы заранее пристреляли, их снаряды точно накрывали дороги, по которым шло движение, рощицы, обратные скаты высот, лощины — весь плацдарм, где только могли укрыться наши войска.

Мы знали, что творилось ночью на том берегу, и с тревогой поглядывали на звездное небо. На наши штурмовики командование возлагало большие надежды. Они должны были непрерывно взаимодействовать с наземными подразделениями, отражавшими вражеские контратаки, и принимать непосредственное участие в боях за расширение плацдарма.

В ночь на 21 апреля лишь два-три часа перед рассветом за Одером было сравнительно тихо. А затем вновь на невидимых траекториях зашелестели снаряды и мины. Плацдарм снова окутался дымом выстрелов и разрывов. Чадили подбитые танки и самоходки, пылали вывернутые наизнанку, разбитые и обуглившиеся блиндажи и дзоты. На ключевые позиции противника наша артиллерия обрушила тонны металла. Разрывов было так много, что поля озимых выглядели заново перепаханными.

На второй день с раннего утра было облачно, моросил дождь. Это Балтика давала о себе знать. Вечером мы видели на небе звезды, а с рассветом откуда-то с моря пришла непроглядная мгла.

Плохая погода опять грозила осложнить действия авиации. Полковник Смоловик вызвал к себе метеоролога. Тот явился мрачнее тучи. Хорошей погоды по его прогнозу не ожидалось, и он должен был сообщить об этом комдиву. Докладывая, метеоролог долго водил карандашом по нанесенным на карте изобарам и изотермам, говорил о далеких циклонах, зарождавшихся где-то над Атлантическим океаном, пока комдив не остановил офицера конкретным вопросом:

— На плацдарме погода будет?

Капитан опять попробовал обосновать свой прогноз, но ничего конкретного не сказал и принялся сворачивать синоптические карты.

— Сами слетайте на разведку погоды, — приказал нам с Егоровым полковник Смоловик. — Заодно посмотрите, что делается на плацдарме…