Над пропастью во сне: Мой отец Дж. Д. Сэлинджер

Когда мать подожгла дом, я первая учуяла дым, побежала в комнату братишки и твердо сказала: «Мэтью, проснись. Нам нужно отсюда уходить». Может быть, мама и кричала «пожар» — я, право, не помню. Все мое внимание занимала маленькая ручонка в моей руке — во что бы то ни стало мы должны были добраться до входной двери, пока не поздно. Я не знаю, проснулся ли Мэтью или продолжал спать. Иногда нельзя было понять, спит он или бодрствует: например, он заходил ко мне в комнату и писал на стенку, думая, наверное, что пришел в туалет; так что я крепко держала его и на ощупь спускалась по ступенькам. Горела другая лестница, та, что вела на кухню. Мать находилась по ту сторону пламени. Она крикнула: «Сходи за папой. А я позвоню пожарным». Помню, я еще подумала, что это безумие: оставаться там и звонить, ведь огонь в любую минуту мог отрезать пугь к двери. Я выгнала на двор кошек, и они, к моему великому облегчению, ушли. И я следом за ними ступила в теплую осеннюю ночь, крепко держа брата за руку.

Новый дом отца располагался в полумиле от нас, идти туда нужно было вниз по крутой и каменистой проселочной дороге. В долине, лежащей между двумя холмами, стало так темно, что лишь искры плясали перед моими глазами, а больше я не видела ни зги. Такая тьма бывает только в деревне. Что я больше всего люблю в городе, так это то, что там никогда-никогда не бывает такой непроницаемой темноты. Мы были в пижамах, босиком; Мэтью наколол ногу об острый камень и разревелся. Я что-то рассказывала ему, пела песни, чтобы было не так страшно. Мы пришли к папе и сказали, что наш дом горит. Он сразу отправился туда, и мне потом рассказали, что они с матерью сами заливали огонь из шланга — пожарные явились только через полчаса. Где-то среди ночи папа вернулся с пожара и отвез нас в Плейнфилд, к Джонсам, а сам поехал обратно. Не знаю точно, где была мать. Позже она говорила, что не хотела оставлять дом — боялась, что растащат все ценное. Папа, наверное, привез мне из дома какую-то одежду, потому что на следующий день в школе от меня сильно пахло горелым. Одежда моя не сгорела, но еще долго воняла, и довольно сильно.

У меня и мысли не было, что пожар мог возникнуть случайно, я была твердо убеждена, что дом подожгла мать. Я сама пришла к этому выводу. Теперь она говорит, что я была неправа. Возможно, но тогда ее никто не обвинял, а она не спешила ничего объяснять. Только через несколько дней я, сделав большие глаза, передала отцу мамину версию: пахло горелым, но она не обращала внимания, потому что решила, что это мои игрушечные фигурки, которые ты, папа, обжигал в духовке.

Пожарные установили, что огонь вспыхнул в кладовке, в прихожей: спальный мешок лежал слишком близко от электрической лампочки. Это, конечно, дает матери право отрицать, что она имеет к пожару какое-то отношение, но отец мою точку зрения разделял. Он подумал на мать именно потому, что пожар начался в кладовке, где хранилась вся ее одежда. Отец сказал, что она намеренно устроила пожар, чтобы обновить свой гардероб. Другим способом ей было не добиться денег на новые тряпки. Этот случай только подкрепил его давнюю убежденность в том, что женщина на все способна ради тщеславия.

Как только рабочие худо-бедно отделали комнаты, папа забрал меня и брата от соседей, приютивших нас. Забросил к дому, к самому краю скалы над пропастью, а потом поехал к себе, в свое одинокое жилище, — работать.

Первый этаж стоял пустой. Наверху царил ералаш. В ванных комнатах розетки, зубные щетки и все прочее расплавились, растеклись и застыли широкими лужами черного, перекрученного пластика. Все было вверх дном. Я обнаружила своих гербилов[172] мертвыми, они остались запертыми в клетке, не смогли выбраться и убежать, когда огонь охватил комнату. Я долго думала о них, я их жалела.

13 «И дни, и ночи напролет»

Она узор волшебный ткет…

Альфред лорд Теннисон. Госпожа Шалота