Нет, пожалуй, именно тогда я пережил самый страшный момент за весь тот вечер. Оглядываясь назад и последовательно перебирая в памяти все события, я окончательно прихожу к выводу, что тот момент был просто смертоносный. Хотя, возможно, на меня так подействовал пробиравший до костей ледяной ветер, круживший над площадью, от которого некуда было деться, не говоря уже об огромной черной туче, закрывшей небо. Все погрузилось в необычайное молчание. Казалось, люди боялись разговаривать, и даже омнибусы и случайно проезжавшие автомобили и такси двигались совершенно бесшумно. Иногда в разных местах Лондона так случается, что уличное движение будто сковывает тяжкий сон. А в те минуты, как мне представлялось, такой сон объял всю площадь Пиккадилли.
Думаю, в конечном счете та воцарившаяся кругом тишина меня и спасла. Даже Хенч ощутил ее гнетущее воздействие и, позабыв о полицейском, только и мечтал о том, чтобы я скорее куда-нибудь его увел. Но несколько мгновений назад мы были на волоске от гибели, и теперь мне это ясно как день.
Ну а в тот момент мне пришло в голову, что я и в самом деле должен найти кого-нибудь, и причем срочно.
Однако тот, кого я хотел найти, нашел нас первый. Мы топтались у края тротуара и собирались перейти на другую сторону совсем опустевшей площади, из чрева которой в кромешной темноте нам зловеще подмигивали красные лампочки, горевшие в котловане будущей подземки. И тут я почувствовал, что сбоку к нам кто-то пристроился, и над самым своим ухом услышал голос, который произнес:
— Добрый вечер, джентльмены. Может, желаете что-либо посмотреть? Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?
Я повернулся и увидел рядом со мной долговязое, тощее существо, одетое во все черное, из-под которого выглядывало что-то вроде рубашки для игры в крикет, распахнутой у ворота. У него было длинное, костлявое лицо, напоминавшее щипцы для орехов, а над его верхней губой виднелась полоска усов, такая тоненькая, мокрая и черная, что скорее была похожа на линию, нарисованную кисточкой, опущенной в масляную краску.
В свое время я провел немало пленительных, достаточно доходных, но тяжких часов в обществе ночных гидов почти во всех крупных городах Англии, однако никогда не встречал их в Лондоне. Честно говоря, я считал, что в Лондоне их вовсе нет. И вот я обнаружил, что ошибался.
— Нет, спасибо, — резко ответил я, — мне не надо ничего показывать, я занят.
— Известное дело, заняты, — грустно сказал он, — всегда одно и то же. Никто в Лондоне ничем не интересуется и не желает ничего видеть. Просто не представляю себе, зачем я уехал из Парижа. Может, вы мне не поверите… — Он издал горлом странный звук, будто пытался что-то с трудом проглотить, и продолжил: — На самом деле я вернулся в Лондон потому, что меня тянуло домой. В Париже мои дела шли прекрасно, но, в конце-то концов, я англичанин, и мне казалось, что это подло — ничего не делать для блага нашей доброй старушки Англии. Я знаю, что нашлись такие, которые принесли ей позор и бесчестье, но родина есть родина. Вот что я вам скажу.
Он потихоньку оттеснил нас за угол, на Риджент-стрит, и я сразу догадался, по какой причине: он тоже увидел дюжего полицейского в начале Шафтсбери-авеню. Я подметил и другое: глаза Хенча были с надеждой и мольбой обращены на нашего нового друга. Тот немедленно это уловил.
— А какие будут ваши пожелания, сэр? — спросил он Хенча голосом, в котором звучало желание услужить, но не нахальное, а скорее деликатное, располагающее. — Если захотите, я покажу вам пару местечек на выбор. — Он перешел на шепот: — Дешево, если учесть, что все по-честному… Никакого обмана.
Хенч с сияющими глазами жадно ухватился за его слова.
— Я бы очень хотел с вами побеседовать, — заговорил он. — Есть одно дело, которое я вам должен изложить. Я хочу сказать, что не надо зря терять время, потому что время дорого.
Джентльмен повернулся ко мне.
— Здесь холодно, мы на самом ветру, — его голос теперь звучал очень доверительно, — а ваш друг без пальто. Может быть, что-нибудь выпьем? Или, знаете, честно говоря, я замотался сегодня вечером и забыл поесть. Тут недалеко бутербродная. Что скажете?
Первым моим побуждением было отказаться. Если бы я только мог бросить Хенча, я бы, плюнув на все, кинулся в знакомый подъезд, взбежал бы по знакомым ступенькам, чтобы быть рядом с Хелен до самого конца или до самого начала, уж как там получится… Но моей первой обязанностью во имя нашей общей безопасности был Хенч, и я это хорошо знал. Мы втроем двинулись через всю площадь к бутербродной.
— Похоже, разыграется буря, — сказал джентльмен, бросив быстрый взгляд через плечо туда, где стоял полицейский. Он был прав. Надвигалась страшная буря. Был такой зверский холод, что, казалось, заставлял все вокруг содрогаться — огни рекламы и вывесок на стенах домов, двери и окна, фигурки случайных пешеходов, спешивших по своим делам, машины и омнибусы.
И давний мой знакомый, кубок, сверкая золотом под черным как смоль небом, изливал рубиновые струйки ликера, трясясь и ежась под порывами злого ветра.