Над тёмной площадью

Мы удобно расселись, и всем нам было хорошо и весело. Каким обворожительным мог быть Осмунд, если он хотел! В нем было столько естественности, непосредственности, — я, пожалуй, других таких людей не знал. Когда Осмунд попадал в компанию, в которой ему было легко и где он доверял всем и каждому, он словно превращался в жизнерадостного, озорного, беспечного мальчишку, для которого жизнь — сплошной праздник.

Во всяком случае, именно таким он был в ту первую нашу встречу, то есть в начале ее, пока не случилась беда.

Нет, не думаю, что в тот момент, когда семейка Борласов появилась на горизонте, кому-нибудь из нас сама Судьба шепнула на ухо: «А вот и конец вашему счастью». Нет, никто из нас ничего подобного не услышал, но если бы услышал, то это была бы истинная правда.

Что касается Борласов, то во всей Англии нельзя было найти более тривиальной семейной группы. Опишу их: сам Борлас — с жирным загривком, огромным пузом и толстыми икрами, обтянутыми грубыми чулками розово-коричневого цвета; леди Борлас — полная, маленькая женщина, которая напоминала суетливую курицу, выискивающую на земле зернышки. Одета она была слишком шикарно и безвкусно и увешана невероятным количеством бриллиантов, — это при ее-то маленьком росте! Она славилась своими бриллиантами. Дочь их была крупная, нескладная девушка; она носила очки и говорила глубоким басом, хохотала, как мужчина, и проявляла повышенный интерес ко всему, что говорил ей собеседник. Однако ее выдавали глаза, неподвижные и пустые за стеклами очков, и становилось ясно, что она никогда никого не слушает и не слышит ни единого слова из того, что ей говорят. У нее была навязчивая идея (и у ее родителей тоже), что все представители мужского пола, а также мамаши всех представителей мужского пола гоняются за ней из-за ее денег.

В действительности же, по моему мнению, совершенно никто за ней не гонялся, и оттого она, бедняжка, бывала вздорной и нелюдимой, это несчастное, одинокое создание.

Так или иначе, они наконец пожаловали — леди Борлас, семенившая осторожными шажками между двумя дюжими членами семьи, шедшими по обоим бокам ее наподобие телохранителей, оберегавших ее от грабежа и насилия. В руке она держала лорнет и на ходу то и дело приостанавливалась, разглядывая перед собой дорожку.

Я не пожалел времени, описывая семью Борласов, потому что они будут играть немаловажную роль в развитии дальнейших событий. Расскажу, что же произошло в тот день под вечер. Это займет совсем немного времени.

Четко помню, как будто это было вчера, мгновенную перемену в Осмунде при появлении Борласов.

Назвать его поведение ребячеством было бы неправильным. Его лицо, которое за секунду до этого было таким открытым, веселым, красивым и полным обаяния, вдруг сделалось недовольным, злым и неприятным. Кто не знает, что бывают люди, которые просто не способны вести себя прилично в компании, которая им не по душе, и, как бы милы они ни были, мы по большей части стараемся избегать их из-за возможных неловких ситуаций, связанных с их присутствием. Так в этот раз было и с Осмундом. Гарри, Хелен Кэмерон и я не могли не встретиться. Мы почувствовали себя взрослыми, взявшими с собой в гости ребенка, который не умеет себя вести и, того и гляди, набедокурит. Только Борласы ничего не замечали. Они вели себя так, словно облагодетельствовали нас своим появлением, с удовольствием уплетали сандвичи с огурцами и, похоже, считали, что все должны радоваться их присутствию.

Скандал разразился для них неожиданно, словно из кустов вдруг высунул свою нахальную рожицу лесной бог Пан. Во всяком случае, именно таковой была реакция леди Борлас. А случилось вот что: леди Борлас завела речь о своих служанках. Голос у нее был тонкий и пронзительный, и говорила она повелительным, холодным тоном; слова срывались с ее губ, словно ледышки, которые, позвякивая, падают в сосуд с водой. Манеру эту она, без сомнения, усвоила в юности в воспитавшей ее семье, увы, не такой уж благородной, как хотелось бы. Она рассуждала о прислуге так, будто они были кучкой дикарок, доставленных в Англию в ее личное услужение откуда-нибудь из Центральной Африки.

— В конце концов, — заявила она, — то, что они тупые, не новость, но их идиотизм…

Осмунд вскочил. Он возвышался над нами этакой колонной в шесть футов с лишним.

— «Идиотизм! Идиотизм!» Да разве это не то, что присуще именно вам? Только потому, что у вас есть деньги, вы считаете себя лучше всех других! Да они стоят тысяч таких, как вы! Клянусь, вы самое бесполезнейшее существо на свете. Вы и ваш муж только обременяете эту землю. Для всех было бы лучше, если бы вы оказались под ней! Я пробыл здесь всего месяц, но дня не проходило, чтобы я не слышал о вашем чванстве, безделье и невежестве… Проклятие! Прошу прощения, Карден. Я повел себя как свинья. Очень сожалею. Пожалуй, я пойду…