Над тёмной площадью

Я промолчал. В те мгновения я был в таком нервном возбуждении и страхе, что мне, наверное, ничего не стоило схватить его за шиворот и закинуть куда подальше, на следующий этаж. Буллер мог вернуться в любую секунду. Что хорошего, если этот юный дурачок будет торчать здесь? Вдруг еще заупрямится, не пожелает идти дальше, думалось мне.

— Ага, не мое дело, — повторил он. — Поздно уже. Квартира майора Эскота. Номер три. Следующий этаж?

— Да, — резко ответил я, охваченный неудержимым желанием истерически расхохотаться. А если этот осел все-таки доползет до следующего этажа, позвонит в квартиру Осмунда и с пьяным смехотворным упрямством будет настаивать, чтобы его впустили в квартиру майора Эскота? Слава Богу, что тело уже здесь, со мной, — хоть это утешало.

Но вообще-то ничего утешительного в этом не было, потому что уже в следующую минуту его качнуло в темный угол и тут-то он обнаружил внизу, у моих ног, нечто бесформенное.

— Вот это да! — он присвистнул. — Чего это у вас там?

— Из-за него я здесь и жду, — поспешил ответить я. — Если хотите знать, это мой дружок, напился в стельку. Один наш приятель должен пригнать сюда машину, он оставил ее за углом, недалеко. Мы посадим его в нее и довезем до дому.

— Да что вы говорите! — Юный осел был вне себя от любопытства. — А я-то думал, вы ждете девушку! Клянусь, вид у него тот еще! Нет, правда, я нализался коктейлей, а вечеринка даже еще не начиналась! Мы хотим гулять всю ночь! Сегодня день рождения Эскота, куча народу придет позже, но мы приглашены к ужину…

Он вдруг замолк. Видимо, что-то ему подсказывало, что неподвижность Пенджли какая-то особенная, подозрительная.

— Он и вправду плоховат. Похоже, он в коме или у него столбняк… Или еще чего-нибудь…

У меня уже не выдерживали нервы.

— Все будет в порядке, — рявкнул я. — Дома и стены помогают!

А дальше случилось самое страшное. Молодой человек порылся в кармане и достал оттуда портсигар и зажигалку. Он вынул сигаретку. Вспыхнул огонек зажигалки. И тогда он глянул прямо в лицо Пенджли — поверх этого огонька. Вот какую картину он увидел: закинутая назад голова со съехавшей набок шляпой, лицо с выкатившимися глазами и закушенным, высунутым наружу языком, щеки, успевшие принять желтовато-мертвенный оттенок. Зажигалка погасла. Сигарета упала на пол.

— Боже! — прошептал он. — Это же мертвец!

Кто знает, может, в тот момент своего прозрения он догадался взглянуть на всякий случай и мне в лицо?

Я пошел прямо на него. Он повернулся и пустился наутек вверх по лестнице, как будто решил, что я сейчас его здорово приложу.

— Ерунда! — сказал я. — Он просто мертвецки пьян. К тому же упал и расшиб башку. К утру он будет как огурчик!

Но молодого человека и след простыл. Я опять был один.

Правда, совсем недолго. Открылась дверь, и, к моей великой радости, на этот раз действительно появился Буллер.

Без лишних слов мы подхватили Пенджли с двух сторон, вышли на залитую вечерними огнями улицу и посадили его в темный угол, на заднее сиденье машины. Голова его в нахлобученной ниже глаз шляпе опять упала на грудь, так что его лица не было видно.

До нас никому не было дела. Кругом была толпа народа, и, очутившись в самой ее гуще, тогда, после тех жутких десяти минут, я с наслаждением впитывал ее голоса и краски; она казалась мне живым, играющим разными цветами, орущим, самым настоящим чудом.

Мимо меня проплыл профиль Буллера за рулем машины: суровое лицо, голова словно из стали, крепко влитая в плечи, — вид решительный и смелый. Он смотрел вперед, на дорогу.

Машина двинулась, набирая скорость. Я остался один.

Глава 8 Бегство от тени

До меня не сразу дошло, что я наконец остался один. Мне казалось, что все они — Буллер, Осмунд, Хенч и Хелен — были все еще где-то рядом, когда я погрузился в ледяной, раскаленный уличный поток. Да, помню, именно такое у меня было ощущение — я был словно пронизан огнями и весь насквозь просвечивал от холода. На мне не было ни пальто, ни шляпы. Пришло время в этом признаться, потому что это был самый первый по-настоящему отчаянный момент (но далеко не последний) за весь вечер, когда я был насмерть перепуган и охвачен паникой. Единственное, о чем я мечтал в ту минуту, — убежать, спрятаться где-нибудь, чтобы никого не видеть и не слышать. Мысли о Хелен, о том, что мне надо возвращаться в квартиру и снова влезать во все это дело, мне в голову не приходили. Эти мысли начнут меня преследовать позже. А тогда я вовсе не думал о Хелен. Я думал только о себе.