Над тёмной площадью

Такого спокойного человека, как ее спутник, я еще не встречал. Это проявлялось не только внешне; в нем чувствовался внутренний покой, уравновешенность, степенность. Да, скорее всего они вот-вот поженятся.

— Здесь все так же, как и было, с тех пор когда мы заходили сюда в последний раз, — сказала она. — Помнишь, мы тогда еще смотрели «Мари Роуз»?

Он опять кивнул… До чего же хорошие, добрые у него глаза. В жизни таких не видел.

— А все-таки что ты думаешь по поводу столового серебра? Или мне подождать, пока ты сможешь пойти со мной?

— Нет, иди одна, ты и без меня выберешь, что нужно.

Чета приступила к трапезе. Я обратил внимание на то, что им была привычна китайская пища. Они умело обращались с месивом в тарелках и понимали в нем толк.

Тем временем мне тоже принесли плошку, содержавшую нечто вроде горячей воды, в которой плавали кусочки общипанной курицы. Мне ничего не лезло в рот. Меня ужасно мутило. Если то сообщение в газете касалось квартиры Осмунда, будет чистым сумасшествием, если я туда вернусь. Наверняка там будет полиция. Мне будет проще помогать Хелен, оставаясь в стороне.

— А та женщина смеется в точности как Люси, — продолжала дама в красной шляпке. — Такой же глупый смех. Забавно, за эти годы не изменился только ее смех.

— Нет, она недурна, — пробормотал он, опустив голову и разглядывая пирог.

Так-так, значит, они уже давно женаты. Жили за границей. В Китае, видимо. Мой суп убрали, вместо него принесли что-то другое. Мои глаза, которые, казалось, жили своей жизнью, не могли оторваться от двери. Он мог возникнуть в любой момент, — шляпа, надвинутая на самые брови, руки, засунутые глубоко в карманы плаща. Что мне тогда делать?.. Вот он пересекает зал, его взгляд прикован ко мне… Привидение или он живой?

Я заметил, что крепыш пристально смотрит на меня. Его глаза, излучавшие бесконечную доброту (полагаю, это было их постоянное свойство), избавили меня от кошмарного видения. Я смущенно улыбнулся.

— Прошу прощения, — сказал я, — в этом ресторане я впервые. Не знал, что выбрать, и просто заказал обед. Но ваша еда выглядит великолепно.

Женщина была очаровательна. Когда она говорила, ее лицо оживлялось и хорошело. Она рассказала мне о блюдах. Названий я не запомнил.

— Вы живете в Китае? — спросил я.

— Стрэитс Сэтлментс,[1] — сказал мужчина.

Вот с кем мне хотелось бы подружиться.

— Как вы находите Лондон? Сильно ли он изменился к этому вашему приезду? — спросил я.

Но глаза у меня бегали — их притягивала дверь. Я видел, что мужчина заметил мою тревогу. Он был из тех англичан, от кого не скроется никакая мало-мальски существенная деталь; и он понимал, что у меня серьезные неприятности.

— Не очень сильно, — ответила женщина. — Все те же театры и те же друзья, та же жизнь…

Она была очень милая. Действительно, надо быть славным человеком, чтобы не обращать внимания на мой потрепанный вид, небритое лицо… Но чего ей не хватало, так это тонкого чутья ее мужа; она и не догадывалась, в какую беду я попал.

Меня внезапно охватило жуткое, маниакальное желание поведать им обо всем! Отвести его в сторону и сказать: «Послушайте, час назад в квартире моего друга…» Я притворился, что занят едой. Я даже не думал, как буду расплачиваться за нее. Это мне и в голову не приходило! Но вдруг этот вопрос для меня назрел, и причем очень остро. Потому что в глубине зала, под висячим китайским украшением, сидел он, Пенджли. Сидел ко мне спиной, но это точно был он. Сомневаться не приходилось. Та же шляпа, тот же резиновый плащ, сутулая спина. Он, конечно, ждал меня, и если бы я поднялся, он сделал бы то же самое.

Я начал дрожать и тут заметил, что мой друг, сидевший напротив, смотрит мне на руки.

Повернувшись к жене, он сказал:

— Желательно это оставить, иначе мы опоздаем. Тем более что консервы излишне подслащены…

Он попросил счет, расплатился и поднялся.

Я чуть было не смалодушничал и не крикнул: «Не уходите! Не оставляйте меня! Послушайте, я должен вам кое-что рассказать…» Наверное, мои губы шевелились. Дама улыбнулась мне, я поклонился, и она направилась к выходу. Он не спеша последовал за ней, но неожиданно вернулся и, очень серьезно, в упор глядя мне в глаза, пробормотал: «Простите меня!» И прежде чем я успел что-либо сообразить, он, поймав мою руку, сунул в нее что-то. Это были десять шиллингов одной бумажкой. Так вот в чем, по его мнению, заключалась моя беда!

В голове у меня мгновенно просветлело. Я разглядел человека в глубине зала, и, разумеется, это был не Пенджли. Весь мой страх исчез, сознание мое окончательно прояснилось и окрепло. Я ясно представил себе томик моего «Дон-Кихота», одиноко лежавшего на пустом обеденном столе у Осмунда. Пожалуй, это был самый удивительный и необъяснимый момент за весь тот вечер, потому что именно эта, казалось бы случайная, мысль о позабытой мной розовой книжечке определила исход драмы. Надо вернуться, решил я. Не могу же я там ее оставить. Я никогда не прощу себе такой потери.