Над Тиссой (сборник)

Бурная Тисса, несущая свои воды из карпатских, еще заснеженных горных теснин, курилась легким, прозрачным паром. Обрывистый западный берег реки зеленел изумрудной травой, первой травой этого года. Из труб венгерских домов, разбросанных в гуще зацветавших садов, валил утренний дым. Плоский восточный берег был местами покрыт лужами – след весеннего половодья, чернел свежим илом, огромными корягами, вывороченными деревьями, унесенными, может быть, из Марморошской котловины или оттуда, из таинственной Верховины, где сливаются Черная и Белая Тисса. Гербы из нержавеющей стали, прикрепленные к вершинам пограничных столбов, сверкали в лучах раннего солнца. Служебная полоса жирно лоснилась от ночной росы. По склону горы, по извилистой каменистой дороге, среди виноградных кольев шли колхозники с рогачами на плечах, в разноцветных платьях. По сухим ветвям разбитого молнией дуба бойко прыгала сорока. Тень подвесной малярной люльки лежала на воде рядом с переплетами ферм железнодорожного моста. Путевой обходчик, нагнувшись, озабоченно стучал молоточком по рельсам: ударит – и послушает, ударит – и послушает. Над скалой, где сидели наблюдатели, чуть в стороне от нее, казалось рукой достать можно, звенел жаворонок. В прохладных, еще тенистых Карпатах кочевало одинокое облако, остаток большой тучи. Быстро перемещаясь, оно опоясывало дымным шарфом горы, закрывало зеленые поляны, застревало на вершинах угрюмых елей и, наконец, слилось с земной шапкой Ночь-горы. Затисский ветер, рожденный где-то на берегах Дуная и набравший сил на Большой Венгерской равнине, бурно напирал на тонкоствольную, кривую сверху сосну. Она раскачивалась с легким озорным скрипом: «хочу упаду, хочу устою».

В этом неповторимом мире, мире границы, Смолярчук будет жить до тех пор, пока не пройдет через все пограничные должности, от рядового до генерала. Это он твердо решил.

Смолярчук сел на камень рядом с ефрейтором.

– С моей точки зрения, на границе нет ничего подозрительного, – сказал он. – А как у тебя, Каблуков? Что ты видишь вооруженным глазом?

– Пока ничего интересного.

Он долго, молча и неподвижно, словно окаменевший, сидел у стереотрубы, не спуская ее пристального всевидящего ока с левого берега Тиссы. Казалось, он готов был просидеть вот так, час за часом, хоть до вечера. Но он скоро оторвался от прибора и тревожно-радостно посмотрел на товарища. Смолярчук по его взгляду, по возбужденному румянцу, который до краев заливал щеки Каблукова, понял, что тот увидел за Тиссой что-то необыкновенно важное.

– Видишь трубу разрушенного кирпичного завода на той стороне? – спросил Каблуков. – Видишь дырку посредине, снарядную пробоину?

Смолярчук кивнул головой.

– Смотри! – Каблуков подтолкнул Смолярчука к прибору и нетерпеливо наблюдал за тем, как он усаживался на камне, отыскивая выгодную позицию.

– Ну, видишь?

– Вижу… – Смолярчук с недоумением посмотрел через плечо на ефрейтора. – Вижу дырку от бублика…

– Да ты получше смотри.

– Да уж куда лучше. – Он снова прильнул к окулярам. – Вот труба, вот снарядная дырка в этой самой трубе.

– А в дырке уже ничего нет?

– Ничего.

– Испарился, значит. Проверим. Каблуков снова уселся за прибор и терпеливо ждал и ждал.

Обычно пограничник натренирован в процессе службы действовать, как терпеливый наблюдатель на сторожевой вышке; как следопыт, он преследует нарушителя на самую дальнюю дистанцию и, в случае необходимости, завязывает с ним гранатный поединок или бросается врукопашную. Хорошо, когда пограничник умеет повсюду отлично трудиться. Но неплохо, если он особенно преуспевает, скажем, лишь в работе с собаками, только по следу, в наблюдении или в дозоре.

Каблуков считался отличником пограничной службы, хотя не был мастером на все руки, как Смолярчук. Больших успехов он добивался лишь в наблюдении. Зоркий у него был глаз: видел то, что другому недоступно.

– Есть, есть, – вдруг вскрикнул Каблуков, хватая Смолярчука за руку. – Смотри, скорее!

Смолярчук отчетливо, крупным планом, увидел бинокль, а за ним лысую голову и огромные усы.

И голова и бинокль скоро снова исчезли, но пограничники сделали уже свое дело: оба, проверив друг друга, убедились, что за участком заставы пристально наблюдает враг.

Смолярчук связался с начальником заставы по телефону и доложил о результате наблюдения наряда. Две минуты спустя узнал об этом и генерал Громада. В другое время его штаб ограничился бы простым указанием, данным через отряд. Теперь же оттуда на заставу последовал прямой, личный приказ Громады: продолжать пристальное наблюдение и обязательно силами офицерского наряда.

Чуть ли не при каждом рассвете ранней весной в долине Тиссы, особенно в местах, где река вырывалась из гор на равнину, между небом и землей вырастала мглистая, многослойная толща непроглядного тумана… Туманом начался и тот день, когда капитан Шапошников и старшина Смолярчук, выполняя приказ генерала Громады, замаскировались в расщелине скалы, чтобы приступить к скрытному изучению подозрительной трубы разрушенного войной кирпичного завода.