Над уровнем моря

Мы несем покалеченного па катер, а он кричал: "Ничего, ничего, только скорей! Я пока живой, потерплю!" Занесли. Доктор кивнул нам, и катер пошел, но тут вышло такое, чего никто не чекал. На том берегу озера, где над горами еще оста-валося чистое небо, появилася, как муха, черпая кропка. Потом она сделалася размером с ворону, и я сказал: "Летит!" Летчик с начальником поглядели в тот бок. Это было чудо, еще вертолет! От вершины горы он шмыганул вниз, к озеру. К Беле подлетел низко, и были видать цифры. "Качни, - сказал летчик. - Умница!" Я с радостью убачил, что катер повернул назад, а новый вертолет спускается на помидорное поле. "Скорей!" - закричал летчик, когда катер остановился.

А на заходе совсем почернело, и оттуль тягнуло, как со склепа. Мы понесли хворого назад к причепу. Он стонал. Дыхать стало тяжко от хмары. Это б ничего, но дале вышло так, что беда везла беду, а третья догоняла. Начальник с летчиком и катеристом полезли прямо в гору, а мы поехали старой дорогой. Берегом ехать добра, тольки галька шуршит под колесами. А на подъеме я переключил скорость, поехал тишей, но тут стряслася беда, какая догоняла. Мотор зачихал и почалглохнуть. Я остановился. Даю полный газ все нормально, хочу ехать - не тягне, глохне. Черт его ведае, что с ним сде-лалося, в такой спешцы и разобраться тяжко. Сгоряча дернул с места, и он совсем заглох. Может, воздух попал в насос или трубку какую порвало, одно другого не легше, как говорится, что пнем по сове, что совой об пень. Я сказал: "Треба на руках". - "Опасно, - доктора сдуло с причепа. - Он очень плох. Но другого выхода нет. Может, туристов попросите помочь?"

Я побег по берегу назад. Туристы уже сидели в палатке, тольки двое еще закрепляли ее, прикладывали камення, потому что почался ветер и у палатки задирало боки. Я сказал этим двоим: "Допоможите человека занести наверх". А они лопочут об своем, глядят на меня, как мыла проглонувши. "Кали вы люди, так повинны зразуметь - человек гине!" Схапил одного за рукав, потягнул за собой, а он вырвался и почал оглядывать, не запачкал ли я его. "Собаки вы! - сказал я и, чуть не плачучи, побег до трактора. - Паразиты!" А там доктор делал еще один укол хворому. "Паразиты и капиталисты, - сказал я. Может, я на спине понесу?" - "Нет, мы сильно его потревожим", - не согласился доктор. "Давай! - покалеченный глядел на меня. - Потерплю". "Нет, - сказал доктор. - Возможен шок".

Что делать? Пакуль наверху догадаются, что мы тут засели, пакуль прибегут, долой дорогие минуты. Тогда я почал свистать и кричать, каб почули наверху, но ветер с озера шумел в кустах. И тут выскочили из-за поворота летчики в кожанках, начальник и катерист с раскладушкой. Я взял покалеченного за рваный пиджак, с другого боку встал катерист, летчики взялись за плечи и голову, а начальник - за ноги. Хворый сильно закричал: "Тащите, тащите, выдержу!" Положили мы его на раскладушку и потягли. Доктор отстал, и когда мы дошли до верху, я сбежал вниз, забрал у него чемодан и куфайку, потягнул за руку. Доктор был легкий, как дитя, но у него ноги не поспевали, чаплялися за землю.

Занести покалеченного в вертолет было тяжко. Там тесно, и его пришлося согнуть, каб поместился доктор. Старик одной рукой считал покалеченному пульс, а другой держался за свое сердце, и я думал, что он сейчас упадет без памяти. "Буду рисковать, Виталий, - почул я голос нового летчика. - Тот край свободный. Проскочу". - "Давай зарабатывай выговор". - "Да и ты с командиров звена загремишь". - "Утешил!"

Мы отбегли от вертолета, он завертел винтами, оторвался от земли, как бы упал сверху к озеру, и взял вправо от хмары. А я пошел к себе в сарай, лег и долго думал про ситуацию с покалеченным, вспоминал радиста, и эти туристы-капиталисты путалися в голове, паразиты. Потом подошла хмара с блискавицами, и град забарабанил по крыше. У меня было сухо, тепло, и пахло свежим сеном, а если этот град дойдет до зерносовхоза, то побьет весь хлеб. Потом я вспомнил, что забыл в траве бутылку, тольки по дождю за ней не пошел.

12. САВВА ВИКЕНТЬЕВИЧ ПИОТТУХ, ВРАЧ

Лежу в своей больничной пристройке. Старый тес на крыше разбух от дождя, который все не кончается, шумит в заросшем огороде, булькает под окнами. Иногда сквозь шорох и плеск воды, сквозь неприятное зудение электрической лампочки доносятся крики больного. Пусть покричит, теперь не страшен ни крик его, ни молчание. Я вспоминаю подробности моей последней операции, удивляюсь ему, удивляюсь себе, не утратившему способности удивляться.