Над всей Россией серое небо

На потуги остаться в посвященных президент внимания не обратил. От Бобы отмахнулся. Всех отпустил. Главпальто остался. Маленько шеф не прав, считали мы. Ранимая душа пиита может кровоточить бесконечно и мало ли какую заразу подхватит. И это в то время, когда станция метро «Речной вокзал» закрылась на очередной ремонт. Ну, не осилил мужик пьянящих ветров на вершине, сорвался, бывает. Его вельможный тезка при невыясненных обстоятельствах где-то за городом очень недорого в осенней водичке полоскался — сошло. Не в Штатах, чай, живем. А сколько Майклу нашему сходило за отлучки? Как исчезает речистая птица, жди событий. Кто-то скажет: так, доисчезался! Так и вотчины нет. И это не наша мораль, у партийцев своя: ворон ворону глаз не выклюет. А Боба беспородный, без морали живет, его ранимая индивидуальность могла всем нам стоить дорого.

Отсутствие морали — тоже мораль. Из уст самого Бобы мы неплохо знали послужной список его подвигов. В застойные годы, живя в глубинке, слыл он диссидентом. Шумел по всякому случаю, авторитет нарабатывал среди обывателя. Этакий справедливец в партийных рядах, буревестник: куда хочу, туда лечу. Но за кормом к партийным бонзам летал. Дадут новую квартиру, он отдохнет от летаний немного. Машину из партийцев выколотит, еще отдохнет. Надоело, исключили из рядов. Так не важно, что ростом мелок, фигурой хлипок бульдозером въехал на Старую площадь, первые же дубовые двери с ходу протаранил. Едва от партийцев перестроечным душком понесло, Боба кинул свой партбилет — и в горнило событий, в Москву, в «Апрель» записываться, телефон Приставкину оборвал. Записали, деваться некуда, у Маринки Приставкиной от слов «Это я, Мосюк» аллергия началась. Апрельская кампания завершилась, но Боба коня не расседлывал и в августе подъехал к «Белому дому». Он так активно требовал допустить его в ряды ближайших сподвижников Ельцина, что сподвижники забеспокоились не на шутку: а как этот нахрапистый потеснит их у пирога, подобных себе шустряков соберет ради чего тогда весь спектакль затевался? Нетушки, чужаков не надо, у самой кормушки орать не принято, тут давай глотай сколько сможешь, пока не оттеснили. Стащили Бобу с коня, подальше за баррикады оттащили, на всякий случай набив морду. В демократах Боба разочаровался немедленно. На голодный желудок в демократы не записываются. Голодная, израненная душа последнего пиита России не заживала до самой встречи с нашим президентом.

И вот очередной ляп, рана открылась, поди разворота в неведомом направлении.

— Патрон, на мой взгляд, пиит не та фигура для завершающей комбинации, — перво-наперво выложил свое мнение президенту Главпальто. Ему полярное суждение разрешалось.

Главпальто пользовался особым довернем президента. Все мы были в особом доверии в зависимости от сути дела. Главпальто имел тонко чувствующую душу на колебание цен и ценностей. Он имел толк в смесях, будь то прозрачная заметка в «Правде», грузин с чемоданом или предложение купить недорого партию дорогих автомобилей. Выходец из респектабельной знати валютных барменов, он артистично вел свое дело, подобно мэтру сцены не заглядывал в роль, импровизируя по ходу действия. Начинал большой бизнес Федя Званский с покупки двух мешков «арабики», по газетам вычислив предстоящее повышение закупочных цен. В «Оледе» Главпальто первым открыл личный счет в зарубежном банке, первым купил домик в Бенилюксе. Для нашего президента он был безотказной отмычкой для тех помещений, где ладно сидящий костюм стоит больше дорогой английской тройки. О вкусах не спорят, президент тотчас повторял шаг Званского, не вдаваясь в подробности. Советов не спрашивал: сам артист, он талантливо подражал Феде и превыше всего ценил его вежливую независимость.

— А я Бориса не для этой цели брал, — скрестил свой прищур глаз президент с открытым взглядом Званского. Главпальто не потупился. Последнее время нашего пиита потянуло к сильным людям. Жириновского он в грош не ставит, сам такой, а Проханов со Стерлиговым ему импонируют. Кстати, по его совету я перевел некоторую сумму активистам Гражданского Собора или как его там.

— Ваши дела, — аккуратно повел плечами Главпальто. — Федя, после смерти Нюмы Четырботского ты моя главная опора. Я в тебе не усомнился. Разве ты во мне? — Ни в коем случае.

— Тогда потерпи. — Президент помолчал, и Главпальто помолчал. — В зоне у подобных крикунов были четко определенные обязанности. Смекаешь?

— Не сидел, но догадываюсь.

— Ол рихт, как сказал самостоятельно изучающий английский язык, закрывая журнал «Нев тимес», — пошутил президент. — Присядь, дело есть. Завершающая, как ты выразился, комбинация.