Над законом

При каждом 'где?' голова Юргена с негромким стуком ударялась о стену кабины. Пальцы его беспомощно цеплялись за руку Забродова, безуспешно пытаясь разомкнуть железную хватку. День, начавшийся не совсем удачно, кончался из рук вон плохо. Единственное, чего хотел сейчас Юрген Лаубе от жизни, – просто жить. Этот псих, в руки которого он так опрометчиво угодил, считал, что Юрген хочет слишком многого. В голове Лаубе все смешалось. Теперь ему казалось, что, если убедить этого сумасшедшего в своей непричастности к исчезновению груза, то он оставит его в покое. Пусть спрашивает Штюбе – в конце концов, этот вонючий груз был нужен ему, а не Юргену. Может быть, Штюбе и вправду стащил четыре ящика вольфрама, пока они обменивались любезностями. После очередного удара о стену Юргена вдруг осенило: вполне возможно, что яхта давным-давно снялась с якоря и ушла, оставив его расплачиваться за все; и, судя по началу, расплата обещала быть свирепой.

Он захрипел, подавая своему мучителю знак, что хочет говорить. Мертвая хватка на его горле ослабла, и Юрген, хватив для начала несколько глотков воздуха про запас, торопливо заговорил:

– Я не знаю.., правда, ничего не знаю. Я покажу, где яхта.., если она уже ушла, значит, это Штюбе.., я найду его и убью.., и капитана...

– Кто такой Штюбе?

– Мой партнер.., немец. Платит за все он. Только он мог забрать вольфрам, больше никто...

Илларион поморщился – зрелище сломавшегося человека никогда не доставляло ему удовольствия.

Кроме того, с помощью Юргена он так вошел в роль, что и впрямь начал чувствовать себя обкраденным.

Он напомнил себе, зачем приехал в Ригу, и снова поморщился – теперь ему предстояло убить человека, которого он только что сломал.

Конечно, его можно было бы просто выкинуть из машины, когда впереди покажется яхта, но то, что сломалось в нем сейчас, позже обязательно срастется, и все начнется сначала: тот начальник смены на заводе, про которого говорил Мещеряков, еще какой-нибудь милиционер.., новая Ирма, новая Виктория.., новый Воробей, в конце концов. На яхте есть другие люди, и что с того, что вот этого он видел, а тех – нет?

Илларион стиснул зубы и с хрустом врубил передачу – жалеть машину больше не приходилось, она свое отслужила.

– Куда? – спросил он у Юргена, трогая тяжелый грузовик с места, и тот вяло махнул рукой – прямо.

Следуя указаниям своего пленника, Илларион проехал в дальний конец порта, где у старого пирса стояла казавшаяся совершенно неуместной здесь красавица-яхта: со стройными обводами и современным дизайном, надежная и быстроходная, приспособленная как к прогулочным рейсам вдоль берега, так и к дальним океанским круизам.., корабль-мечта, раньше виденный только на экране телевизора.

– Эта? – спросил Илларион, и Юрген кивнул.

Выходя на финишную прямую, Илларион издалека прикинул на глаз ширину пирса. Было узковато, но места, вроде бы, хватало – впритык, но хватало. Илларион тщательно прицелился и увеличил скорость. Старый каменный пирс вырастал на глазах, на корме яхты, встав из шезлонга, приветственно замахал рукой какой-то толстяк. Забродов вынул из-под приборной доски револьвер и держал его в руке, думая, куда бы его пристроить так, чтобы не потерять. Когда до пирса осталось метров двадцать, Юрген вдруг понял, что сейчас случится, и закричал.

Он рывком распахнул дверь кабины. В кабину ворвался тугой встречный ветер, пестрая лента проносящейся мимо земли словно прыгнула навстречу. Юрген Лаубе выпрямился на подножке 'мерседеса', готовясь спрыгнуть, и тогда Забродов, большим пальцем взведя курок старинного револьвера, выстрелил ему в спину. Он не видел, как упал Юрген Лаубе, сосредоточив все свое внимание на том, чтобы удержать многотонного ревущего зверя на узкой полоске пирса.

До яхты оставалось всего ничего, когда правое переднее колесо грузовика соскочило с неровного каменного бортика, и 'мерседес', сильно накренившись, оттолкнулся от пирса. Он стал переворачиваться на лету, но не успел закончить оборот, врезавшись в белый борт прогулочной яхты. От удара он взорвался, далеко разбросав дымящиеся обломки и горящие на лету обрывки тента.

Когда дождь горячих осколков, пробарабанив по пирсу и вспенив воду Даугавы, наконец утих, Илларион Забродов встал с шершавого камня и вытер грязной ладонью потное исцарапанное лицо. Его светлые брюки и бело-голубая тенниска были спереди выпачканы пылью и кровью из многочисленных ссадин и царапин, а сзади густо посыпаны пеплом и в нескольких местах прожжены. Не обращая внимания на сильную боль в разбитом колене, он подошел в краю пирса и, прикрываясь рукой от пышущего адского жара, долго смотрел на медленно погружающиеся в мутные воды Западной Двины пылающие обломки белой яхты.

Постояв так некоторое время, он вдруг о чем-то вспомнил и, порывшись в карманах брюк, бросил в этот неторопливо тонущий костер пистолетную обойму и несколько смятых и растрепанных пачек стодолларовых купюр. Подумав еще немного, он огляделся, сделал несколько шагов в сторону и пинком отправил в воду тускло блеснувший револьвер системы 'смит-и-вессон'.