Нада

– Велика любовь твоя, женщина, и она – причина наших горестей. Будущее покажет, что мы напрасно пострадали, злой рок тяготеет над нами. Что делать теперь – бежать или оставаться здесь, выжидая перемены судьбы?

– Оставайся на месте, Мопо! Слушай, что надумал царь. Он, всегда бесстрашный, теперь боится, как бы убийство матери не навлекло на него гнев народа. Поэтому он должен рассказывать, что не он убил ее, а она погибла в огне, навлеченном колдовством на твой крааль. Никто не поверит этой лжи, но возражать не посмеют. Он устроит, как говорил тебе, выслеживание, но совсем нового характера, так как он сам с тобой станет находить колдунов. Так он предаст смерти всех ненавидящих его за жестокость и за убийство матери. Ты же нужен ему, Мопо, и тебя он сохранит.

– Итак, не беги, а оставайся здесь, прославься, дождись великого мщения, о брат мой! Ах, Мопо, разве нет в стране других принцев? А Динган и Умблангама, а Умпанда? Разве братья царя не хотят царствовать, разве, просыпаясь по утрам, они не ощупывают себя, чтобы убедиться, живы ли еще, разве, засыпая по ночам, они уверены, что разбудит их на заре: ласки ли жен, или лезвие царского ассегая? Добейся их доверия, брат мой, очаруй сердца их, узнай их замыслы или открой им свой. Только таким путем ты доведешь Чеку до того порога, который переступили твои жены, который и я готовлюсь переступить!

Вот что уходя сказала мне Балека и была совершенно права. Умпанду ни на что не подбить, он жил тихо и больше молчал, как слабоумный. Но Динган и Умблангана из другого теста, их, при случае, можно вооружить таким ассегаем, который разнесет по ветру мозги Чеки. Время действовать еще не настало, чаша Чеки не заполнилась до краев.

Обдумав все это, я встал и пошел в крааль своего друга, где стал лечить обожженую руку. Пока я с ней возился, ко мне пришел посланный от царя.

Я предстал перед царем и припал к его ногам, называя его царскими именами. Но он протянул руку и, подняв меня, ласково сказал:

– Встань, Мопо, слуга мой, ты много перенес горя от колдовства твоих врагов. Я потерял мать, а ты – жен и детей. Плачьте же, наперсники мои, оплакивайте мою мать, плачьте над горем Мопо, лишенного семьи через колдовство наших врагов!

Тогда приближенные громко завопили, а Чека сверкал на них очами.

– Слушай, Мопо, – сказал царь, когда вопли прекратились. – Никто не возвратит мне матери, но тебе я дам новых жен, и ты обретешь детей. Пойди, выбери себе шесть девушек из предназначенных царю. Также возьми из царского скота лучших сто волов, созови царских слуг и повели им выстроить тебе новый крааль больше, красивее прежнего. Все это даю тебе с радостью, Мопо, тебя ждет еще большая милость, я разрешаю тебе месть.

– В первый день новолуния я созову большой совет Бандла из всех зулусских племен. Твое родное племя Лангени также тут будет. Мы все вместе станем оплакивать свои потери и тут же узнаем, кто виновник их. Иди теперь, Мопо, иди. Идите и вы, мои приближенные, оставьте меня одного горевать по матери!

Так, отец мой, оправдались слова Балеки, так, благодаря коварной политике Чеки, я еще больше возвысился в стране. Я выбрал себе крупный скот, выбрал прекрасных жен, но это не доставило мне радости. Сердце мое высохло, радость, сила исчезли из него, погибли в огне Чекиного шалаша, потонули в горе по тем, кого я раньше любил.

РАССКАЗ ПРО ГАЛАЦИ-ВОЛКА

Я расскажу тебе про участь Умслопогаса с той минуты, как львица схватила его, расскажу так, как узнал от него самого много лет спустя.

Львица, отскочив, побежала, держа в зубах Умслопогаса. Он попробовал вырваться, но та так больно укусила его, что юноша уже не двигался в ее пасти и, только оглядываясь, видел, как Нада отбежала от колючей изгороди и громко кричала: «Спасите его!» Он видел ее лицо, слышал крик, потом перестал что-либо видеть или слышать.

Немного погодя Умслопогас очнулся от боли в боку, укушенном львицей, и до него долетели какие-то окрики. Он осмотрелся: близ него стояла львица, только что выпустившая его из пасти. Она хрипела от ярости, а перед ней стоял юноша, высокий, сильный, с угрюмым видом и серовато-черной шкурой волка, обмотанной по плечам таким образом, что верхняя челюсть с зубами находилась на его голове. Он стоял, покрикивая, перед львицей, держа в одной руке воинственный щит, а в другой сжимая тяжелую, оправленную в железо, дубину.