Мы подались вперед и застыли. Лица у всех детей напряжены и бледны. Вырываясь, Валя с надеждой оглядывалась на нас. Но что мы могли? Она перестала кричать и в последний раз взглянула в нашу сторону. Этот прощальный взгляд, полный безысходности, отчаяния, тоски поразил меня в самое сердце. Разве может слабоумная так глубоко чувствовать?
Валю выволокли за дверь. Тихие слезы полились на столы. Никто нас не успокаивал. Нам надо было выплакаться.
Проститься с Валей не дали. И к малявочкам ее не пустили. Мы из окна видели, как грузовик увозил ее по пыльной дороге в неизвестное.
ЯРОСЛАВ
Прошмыгнула в «келью» Ярослава. Он, как всегда, лежал на койке с книгой.
— Давно тебя жду, — с улыбкой приподнялся навстречу мне Ярослав.
— Няня мелькала перед дверью, — объяснила я, и села по-турецки у его постели.
— Что читаешь?
— Географию за седьмой класс.
— Интересно?
— Очень. Сегодня про тайфуны узнал.
— Что это такое?
Ярослав объяснил.
— У нас тоже ветер иногда пыль вместе с мусором на дороге волчком закручивает и уносит столбом в небо. Деревенские ребята говорили, что если нож бросить в середину этого вихря, то он окрасится кровью и бурун прекратится.
— Сказки это. Смерч не живой. Это просто ветер такой особенный. Он деревья вырывает с корнем, дома разрушает. Может, болото вместе с лягушками поднять в воздух, а потом в другом месте на землю сбросить.
— Интересно как! Значит, буду я гулять как-нибудь, а мне на голову лягушки посыплются!?
Эта мысль так развеселила меня, что я безудержно захохотала и замахала руками, как бы разгоняя лягушек. Ярослав тоже встал и начал подпрыгивать на койке.
— Залезай сюда, — предложил он мне.
Взявшись за руки, мы с восторженными криками скакали по постели. Лицо Ярослава находилось близко, и я впервые увидела, что он красивый. Белый кудрявый чубчик порхал в такт прыжкам. Темно-серые глаза радостно сияли. На бледном лице появился румянец. Тонко очерченные брови набегали на очень высокий лоб. Нос, губы — как нарисованные. «В сказках пишут «девица-красавица», а Ярослав — «мальчик-красавец», — подумала я. И от этой мысли мне стало еще веселей.
Вдруг Ярослав наступил ногой на свою длинную почти до пят рубаху. Послышался треск разрываемой старой ткани. Мальчик бросился под одеяло, но я успела заметить, что живот его забинтован. Ярослав отвернулся к стене, поправил повязку и лег.
— Тебе, наверное, нельзя прыгать? — заволновалась я.
— Ничего, ерунда, — улыбнулся он.
Но в этот момент мне показалось, что глаза его потемнели еще больше. В «келью» вбежала няня. Наверное, шум услышала. По ее лицу я поняла, что натворила что-то ужасное, и быстро выскочила за дверь. «Сегодня добрая няня дежурит, и из-за порванной рубашки у нее не было бы такого испуганного лица. Что плохого в том, что я немножко развеселила Ярослава? Ведь ему скучно одному. Со мной он такой радостный. А может теперь у него живот сильнее заболит?» — тоскливо размышляла я.
Как только няня ушла на кухню, я снова пробралась к Ярославу. Он лежал побледневший, притихший.
— Тебе очень больно из-за меня? — осторожно спросила я.
— Я почти не чувствую боли. Просто устал.
«С чего было уставать?» — удивилась я, но спрашивать не стала.
Молчание нарушил Ярослав:
— Знаешь, мне скучно одному. Читать целый день я не могу. Хорошо, если бы ребята чаще играли у моей стенки. Я бы все слышал, и получалось бы, что будто я сам играю с вами. Стенка тонкая, но когда вы в другом конце спальни, я слышу только шум.
— Запросто! Мы с Витьком всех ребят перетащим поближе, — с готовностью пообещала я.
— Спасибо, — коротко поблагодарил он.
— Отдыхай. Я побегу, пока няня опять не захватила меня здесь.
Ярослав кивнул в ответ.
И вроде бы я немного успокоилась, но что-то тревожило меня так, что я не могла играть с ребятами. Одиноко послонялась по двору и направилась на кухню к бабе Мавре. Она выслушала меня внимательно. Лицо ее сделалось задумчивым, сосредоточенным. Оно потемнело, морщинки углубились. Плечи опустились. Руки она то опускала на колени, то сжимала на груди. И сокрушенно качала головой. Я поняла, что сильно обеспокоила хорошего человека и разревелась.
— Что я натворила? Я же не хотела плохого. Объясните мне, пожалуйста, отчего он болеет? — взмолилась я.
— Ты тут не причем, — сказала баба Мавра после долгого раздумья. — Понимаешь, когда Ярослав был у мамы в животике, она получила две похоронки: на мужа и брата — и от этого тяжело заболела. Мальчик родился раньше времени. Все думали, что Господь его приберет. Но ребенок проявил удивительное желание выжить. Он с такой жадностью ел, что все только дивились. Мама его умерла скоро... За девять лет рана на животе Ярослава так и не зажила... А тут еще эти приступы... Они повторяются все чаще. Ему нельзя ни волноваться, ни радоваться...
Только теперь я поняла, почему Ярослав сказал мне однажды, что никогда не будет счастливым.
Ночью мы все проснулись от шума в «келье». А утром первым делом я бросилась к бабе Мавре с криком отчаяния:
— Живой? Сегодня это из-за меня?