Надежда

«Как видишь, Витек, не одна я «влипаю в истории». Но этим не могу успокоиться. Недоступна мне тайна человеческой природы! Я не в состоянии внедриться в чужую душу. Пытаюсь понять ее с позиций добра и порядочности, но все равно ускользает что-то непостижимое. Не умею оценивать реальные обстоятельства и поэтому не могу решать свои проблемы безотлагательно, чтобы с законной гордостью утешиться? Почему постоянно заблуждаюсь? Мякина в голове, отстраненные идеалистические фантазии, примитивные шаблоны? Я не способна к умным и оригинальным мыслям, которые позволили бы мне защитить себя? Слишком доверчивая, глупая? Чего тогда с обидой пыхтеть и сопеть?

Я должна была предвидеть и учесть характер секретарши? Но это значит, во всех людях предполагать гадкое? Не разумею я функцию многих переменных жизни, о которых толкует нам Юлия Николаевна! Прав был брат, когда сказал, что зря я бросила играть в шахматы? Но поле жизни не шахматное поле, где и пешки, и важные фигуры молчат. Там я командую парадом, а здесь мною все, кому не лень.

Как понять слова бабушки: «Будь проще, и люди потянутся к тебе»? Не замечать плохого, не бороться? Быть более снисходительной к людским слабостям, не быть мелочной занудой? Мне ведь тоже учителя многое прощают. И все же, где проходит грань между необходимым и допустимым поведением? Каков должен быть размер допуска? Так говорил наш любимый учитель труда Петр Денисович. Газет я читаю много, а ума не набираюсь, не нахожу в них ответов. Только с собой можно и нужно быть честной и принципиальной? Не имею права требовать от других людей того же? Да, надо взрослеть... Александра Андреевна советует: «Читай классику, там найдешь ответы на свои вопросы. Учись читать между строк. Всю жизнь учись...»

Вот уж и до дома рукой подать. Зафилософствовалась! От смеха умереть можно! Умилилась своей критичностью и сознательностью! «Крыша» еще не поехала? Переоделась и сразу взялась за дрова. По мере уставания ко мне возвращались здравые мысли. Зачем обижаться на весь комсомол и всех людей? Опять обобщаю? Вспомнились слова папы Яши о гибкости в общении с людьми. Он умел находить общий язык со всеми. Рано развела нас судьба...

Убрала дрова в сарай и занялась сочинением на тему: «Один день из жизни школьника». И вдруг поняла, что сегодня напишу его совсем по-другому, нежели сделала бы это вчера...

Приняли нас в комсомол тридцатого апреля. В тот же день, на праздничном вечере, комитетчик Иван сказал мне, указывая на значок:

— Не потеряй, он маленький, это тебе не галстук.

— Потеряю, новый куплю, — сказала я деланно безразличным тоном и даже с некоторой долей пренебрежения.

На самом же деле в этот момент я была противна сама себе. Иван неодобрительно посмотрел на меня:

— Какая муха тебя укусила?

— Знаю, что глупость сморозила, — смутилась я.

Стыдно, неловко было перед ним. Но, видно, обида еще не погасла. А может, уходящее детство взбрыкнуло. И вдруг опять почувствовала, что, какой я была еще месяц назад мне уже не быть. Грусть по чему-то очень хорошему, безвозвратно ушедшему отразилась на моем лице. Иван закружил меня в вальсе, стараясь отвлечь и успокоить. Замелькали деревья, что росли вокруг школьной танцплощадки, и коричневые формы девочек с белыми воротничками, и темно-синие костюмы мальчиков.

— Жизнь продолжается? — чуть встревоженно спросил Иван, пытаясь перекричать музыку.

— Продолжается! — эхом повторила я и улыбнулась одними губами.

С праздничного вечера возвращалась домой мимо сельского клуба. Там увидела группу школьников из соседних сел, которые тоже стали сегодня комсомольцами.

Местные ребята, поздравляя «новоиспеченных», забаловались и устроили свалку. Дима Лесных, помогая выбраться из кучи тел одной из девушек, пошутил:

— Это твоя первая комсомольская нагрузка.

Завсегдатаи клуба дружным хохотом встретили реплику. Девушка покраснела и со слезами на глазах побежала прочь. «Что это за юмор, от которого делается стыдно и грустно? Я зануда? Чего-то не понимаю?» — рассуждала я, догоняя новую знакомую, чтобы успокоить.

«Что же угасло во мне двадцать второго апреля? — думала я, возвращаясь домой по темной безлюдной улице. — Часть души? Или все же просто потихоньку уходит детство?

СТЫДНО

С Алесей мы быстро сошлись на почве литературы. Я не стеснялась показывать ей свои рифмовки и прозу, и она с радостью посвящала меня в каждое свое новое стихотворение. Потом она стала приносить мне книги, которые читал и обсуждал ее десятый класс. Особенно восторженно я восприняла роман о геологах. А песня «Я уехала в знойные степи» на данном этапе стала моей самой любимой. После прочтения этой книги у старшеклассников появилась мода сочинять любовные послания. Ни к кому-то конкретно, а так, вообще.