Надежда

— Вот вы, я вижу, люди небогатые, по-своему даже трудящие, а служите богатеям, грабителям бедного люда. Ездите в ихних повозках, жрете ихнюю еду и берете от них деньги, заработанные кровию и потом наших бедных крестьян!

Его попутчики не особо внимательно прислушивались к этим разглагольствованиям, думая больше о своем, лишь Чаликова в конце концов не выдержала:

— Но ведь вы же, Петрович, сами служите Государю, а он вовсе не бедный человек, а такой же грабитель, как и все остальные.

Дубов укоризненно покачал головой — этого Чаликовой говорить не следовало, учитывая вздорный нрав Соловья: при любой попытке перечить себе он тут же, что называется, срывался с цепи, начинал визжать и размахивать ржавыми ножами, которые носил под лохмотьями как память о былых разбойничьих похождениях.

Однако на сей раз Надеждины возражения он воспринял спокойно:

— Верно говоришь, красавица. Цари да князья — они и есть первые мироеды и угнетатели. А вот Путята — он вовсе не таков. Он мне все объяснил!

Последние слова Петрович произнес с таким важным видом, будто хотел сказать: «Это наша тайна — моя и Путяты».

— Он мне так и сказал, — с не меньшей важностью продолжал Петрович, — что вся страна сверху донизу отравлена ложью, воровством и мздоимством и что настала последняя пора все менять, покудова не поздно. А с кем? — спросил меня Путята и сам же ответил: С теми немногими честными и порядочными людьми, которые еще сохранились в нашей стране. И один из них — ты!.. То есть я, — скромно пояснил Петрович. — И еще он сказал, что вы едете на поиски клада, и что люди вы вроде бы как честные, но кто знает — не соблазнитесь ли чужим добром, коли чего найдете. И ты, Петрович, должен за ними приглядеть, потому как в тебе я уверен куда больше, чем нежели в них. А богатств никак нельзя упускать, ибо они, сказал мне царь, назначены на облегчение тяжкой участи бедного люда!

— Что, так и сказал? — недоверчиво переспросил Васятка.

— Так и сказал, — запальчиво выкрикнул Петрович. — Чтобы простому народу лучше жилось! Он хоть и царь, а мужик что надо. Извини, говорит, Петрович, что не угощаю и чарку не наливаю — у меня у самого кусок в горло не лезет, когда наш народ голодает!

— Нет-нет, он так и сказал, что мы едем за кладом? — уточнил Дубов. — И что вы должны за нами сле… приглядывать?

Петрович несколько смутился — увлекшись проповедью всеобщего равенства, он явно сказал что-то лишнее. И, злясь даже не столько на своих слушателей, сколько на себя самого, возвысил голос почти до визга:

— Да, так и сказал! И еще много чего сказал, а чего сказал — того я вам не скажу!

— Ну и не надо, — нарочито равнодушно промолвила Надя. Вообще-то она надеялась, что Петрович продолжит свое страстное выступление и проговорится еще о чем-нибудь. Но Петрович замолк — видимо, счел, что ему, защитнику всех бедных и угнетенных, доверенному лицу самого царя Путяты, не пристало тратить свое красноречие на таких ничтожных людишек.

И как раз в этот миг карета стала замедлять ход, а потом и вовсе остановилась.

— Ну что там такое? — недовольно пробурчал Петрович.

— Уж не ваши ли бывшие соратнички? — не удержалась Надя от маленькой подколки. Петрович лишь презрительно фыркнул — настолько он был выше всего этого.

— Да нет, похоже, небольшая пробка, — заметил Серапионыч, глянув в окошко.

Действительно, дорога в этом месте была очень узкой, даже две крестьянские телеги протиснулись бы с трудом, а навстречу ехала почти столь же громоздкая карета, разве что более пошарпанная. Сей экипаж, запряженный парой лошадок, остановился за несколько шагов от кареты Рыжего, и пока два возницы обсуждали, как им лучше разъехаться, кони из обеих упряжек приглядывались и принюхивались друг к другу.

— Давайте выйдем наружу, — сказал Васятка. — А то при таких разъездах и перевернуться недолго…

С этим предложением согласились все. Последним с крайне недовольным видом карету покинул Петрович, не забыв прихватить и «дипкурьерский» мешок, который не отпускал от себя ни на миг.

Надя внимательно разглядывала замысловатую эмблему, украшавшую дверь встречной кареты. При некоторой доле воображения ее можно было бы счесть похожей как на советскую, так и на пиратскую символику, только вместо скрещенных костей (или серпа и молота) на дверце были изображены два меча. Роль звезды (черепа) выполнял крупный гриб, по очертаниям напоминавший мухомор. Сомнений не оставалось — такой герб мог принадлежать только рыцарю из Новой Ютландии, или Мухоморья, как иногда называли маленькое, но гордое королевство из-за обилия на его болотах этих грибов, ярких и красивых, однако совершенно несъедобных.