Надежда ''Дерзкого''

– Желательно в качестве матросов. Но тебя я готов зачислить офицером.

– А меня? – удивился Крис.

– Ты не сможешь быть офицером, слишком слабый характер. – Я решил сказать все начистоту.

Крис швырнул в стену подушку, и на лице его отразилось презрение. Грегор между тем заявил:

– Мне не хотелось бы вам подчиняться, командир. – Он покраснел: – Извините, что встретил вас так неучтиво; спасибо за предложение. Но поймите, мы перешли на этот корабль лишь для того, чтобы избавиться от вас. Это единственная причина. И я ни за что не соглашусь находиться у вас в подчинении.

– Я тоже, – поддакнул Крис, вставая. – Попросите об этом ваших друзей ссыльных. Польза от них будет огромная, – хихикнул он. – Пошли, Грег, в нашу комнату отдыха.

– Ладно, спасибо, что хоть выслушали, – сказал я на прощание.

Я с трудом сдерживал бушевавшую во мне ярость и ничего вокруг не замечал, когда у лестницы неожиданно столкнулся с Эдди Боссом.

– Ты! – ткнул он мне в грудь своим толстым, как сосиска, пальцем. – Ты не лучше верхних гадов. Дал нам отдельные комнаты, добрый, да?! А почему не летим?! Почему на месте?!

– Эдди, послушай…

– Куда ты нас полетишь, верхний командир? Сунешь нас домой, да? Назад в Нью-Йорк? – с обидой говорил беспризорник. – Ты позволил им запихнуть нас в этот корабль, чтоб мы подохли, вот! – Он яростно толкнул меня к стене, схватил за руку и завел ее за спину так, что я скорчился от боли. – Учить читать, как же! Будешь учить ссыльных на дохлом корабле! Нет жратвы, ничего нет!

– Эдди, разве я бросил вас? Я тоже здесь! – Я вертел шеей во все стороны, чтобы смотреть ему в глаза.

– Твой матрос бил Деке сильно, очень сильно! – все больше распалялся Эдди. – Я нашел Деке на полу, он лежал как труп, все зубы выбиты! Мы не будем терпеть! Сломаем корабль, убьем тебя!

Я как-то изловчился и стукнул его свободной рукой в грудь и заорал на жаргоне Нижнего Нью-Йорка:

– Трус! Ты не босс, ты сраный трус! Пудрил мне мозги, что не трус! Всегда пудрил! Нет помощи, трепло, одна болтовня от тебя!

Пораженный, Эдди отпустил мою руку и застыл в изумлении.

– Чего хочешь, командир? – спросил он уже тише. – Зачем говоришь как ссыльный? Ты не ссыльный, командир. Говори как командир, тогда буду слушать.

– Эдди, «Дерзкий» попал в беду. У нас мало еды, мы не можем лететь, не хватает матросов. Я просил о помощи пассажиров, но они не хотят идти на военную службу. Не знаю, что делать. Если и дальше так пойдет, мы все умрем. Может, вы мне поможете? Ты и твои товарищи? Я дам вам самые лучшие каюты, буду защищать от матросов. Мне очень жаль, что Деке избили. Но не я виноват в том, что с нами случилась беда.

Эдди упрямо замотал головой:

– Я убивать того матроса, я найду его. Деке мне друг. Никто не будет бить моих друзей.

– Погоди убивать его, Эдди, у меня и так не хватает матросов. Пожалуйста, не делай этого. Ради меня.

– Ладно, не буду, но ты звать меня трус, сраный трус. А Эдди не трус.

– Прости, погорячился. Ты ведь собрался меня побить и не желал слушать. Вот я и заговорил, как все вы!

Эдди пристально смотрел на меня: можно ли мне верить? И решил наконец, что можно.

– Хорошо, – согласился он, – Эдди не будет тебе делать проблем. У тебя их много и без меня. Только не называй меня трусом! Никогда!

– Конечно, Эдди.

В знак примирения я протянул ему руку, но он не пожал ее.

– Не, – покачал он головой, – ты мне не друг. Ты позволил главному командиру запихнуть нас сюда. Убери свою поганую руку. – Он отвернулся и гордо зашагал прочь.

Я вернулся на мостик очень расстроенный. Пассажиры отказали мне в помощи. Я стал ждать Филипа, который пошел устраиваться в гардемаринскую каюту, и вдруг вспомнил, что даже не заглянул в собственную сумку. Она так и валялась в углу, там, где я ее бросил, придя впервые на мостик. Вконец вымотанный, я взял сумку, вышел с мостика и поплелся по коридору. Проходя мимо лейтенантской каюты с кнутом и скамьей для порки, я постарался прогнать воспоминания о своем идиотском поступке. Миновал еще две каюты и очутился перед командирской. Она оказалась огромной, больше, чем на «Гибернии» и на «Порции», и совершенно пустой, если не считать письменного стола, нескольких кресел и стульев.

О командире Хэсселбраде здесь уже ничто не напоминало. Я распаковал сумку, повесил над койкой фотографию Аманды и сел.

Я не спал двое суток. Можно было наконец отдохнуть.

Проснувшись, я не сразу понял, где нахожусь. Взглянул на часы. Черт возьми! Уже почти полдень. Проклиная все на свете, я вскочил как ужаленный. Так долго спать – непозволительная роскошь! Бросился в ванную, сунул под холодную струю голову, так и не нашел полотенца и вытерся рукавом. Перед входом на мостик нетерпеливо прохаживался Филип. Видимо, заждался меня.

– Извини. Долго ждешь?

– Около часа, сэр. Не решался постучаться к вам.

Таков корабельный обычай – никто не вправе беспокоить командира без особых на то причин. Но и в этом случае его вызывают либо по телефону, либо по рации. Филип, видимо, решил, что я занят какими-то неотложными делами.