Надежда и отчаяние

Рос я в неполной семье – отец почему-то ушел за сигаретами через пару месяцев после моего рождения и так до сих пор не вернулся. А моя мать… она была тем кошмаром, который даже злейшему врагу не пожелаешь. До определенного возраста – десяти лет – я мало что помню о наших отношениях. Возможно, что тогда мой мозг был затуманен тем необъяснимым туманом, который накладывается на человека в юном возрасте, из-за чего он и не может вспомнить что-то плохое из своего детства. Спросите любого – он назовет лишь хорошее. Я бы очень хотел вернуться в то время. В детстве всегда все кажется лучше. В детстве можно совершенно ни о чем не думать – играй себе в игрушки и все. Так вот когда мне исполнилось десять, в голове этой твари что-то переключилось. Она вдруг начала чувствовать ту власть, которая есть у родителя над маленьким ребенком. Вернее будет сказать, что она почувствовала безнаказанность – над ребенком можно поиздеваться, ведь он не ответит из-за слабости, а муж не побьет, ведь он просто куда-то свалил. Но этого мало. Она, так как была человеком, имевшим исключительную предрасположенность к пьянству, забывала все какие бы то ни было нормы поведения окончательно. Напившись совершенно вдрызг (а по-другому матерь, увы, не умела), она начинала высказывать прямо мне в лицо абсолютно все, что думает. Мать не видела во мне ничего хорошего; она не видела – и это хорошее умерло. Я был открытым и никогда не боялся делать что-то новое – она внушила мне, что я все делаю неправильно; я не только не хотел более делать что-либо, я даже боялся делать что-то, ведь наверняка получил бы за это. Во время учебы я подавал большие надежды, а внутри себя явственно ощущал необъятные силы, высокую цель своего существования – мать в меня никогда не верила и пренебрежительно заявляла, что я ничего не добьюсь и что все мои работы никому не нужны; во мне родилась зажатость, неуверенность и боязнь насмешек. Все мои начинания были освистаны, и я окончательно разочаровался в жизни, не видя в ней никакого смысла. В моем детстве мечтать было вредно и неправильно; нельзя. С тех пор я ничего не хочу. О, я заставил себя ничего больше не хотеть! Я хотел любви, но меня никто никогда не ласкал, никто не говорил мне добрых слов, никто не слушал; меня лишь порицали и оскорбляли. Все свои проблемы я выучился переживать внутри себя, что мало-помалу приближало к саморазрушению и отчаянию. Я хотел, о, я очень хотел бы сделать что-то великое, что останется в истории, я даже чувствовал, что у меня есть все шансы сделать это, но я просто не мог найти в себе силы – ведь без поддержки со стороны близких все начинания бессмысленны. Родители обязаны верить в своих детей, но в меня никто никогда не верил, отчего я и сам перестал быть уверенным. Мой талант мало-помалу был задушен и зарыт в землю. Все свои грандиозные задумки я прятал внутри себя. Нет, они не умерли, но на некоторое время исчезли из моей памяти.

Я бы не назвал себя злопамятным, нет; скорее я бы назвал себя человеком с очень хорошей в отношении злых дел памятью. Я помнил практически все оскорбления, посланные в мой адрес, вроде бы не прощал их, но и не хотел мстить. Скорее я был равнодушен. Лицо мое с тех пор приобрело совершенно безразличное по отношению ко всему выражение: чуть расслабленные щеки, лоб и веки; лениво и безучастно окидывающий все вокруг взгляд, в то время как губы находятся в статичном положении без каких-либо линий улыбок. Я полутруп, душа которого с каждым годом все пустеет и пустеет, так как попросту не может реализоваться, не может найти смысл жизни и найти дело, ради которого эту жизнь можно было бы отдать. Душа моя мечется туда-сюда, сама не понимая для чего именно она это делает.

Чертово животное… Она загубила мое детство, детство, на которое я имел полное право! Я имел право вырасти нормальным человеком, а что в итоге?..

Неприятное ощущение в правой кисти заставило меня выйти из раздумий. Я вытащил руку из своего пальто и осмотрел ее. Кисть, совсем недавно бывшая белой и даже теплой, теперь была сине-красной и черствой, словно старческой; кожу в то же время будто бы кто-то сильно щипал. Даже если я замерзну насмерть на какой-нибудь улице, ничего страшного не произойдет. Не велика потеря для мира. Подставив руку к потрескавшимся губам, я выпустил изо рта белый тепленький пар. На секунду ладони стали теплее. Быстро сунув руку в карман, чтобы сохранить это тепло, я двинулся дальше, растирая пальцами дырку в кармане. Это уже вошло в привычку, причину которой я назвать не осмелюсь. Возможно, я надеялся, что она магическим образом зашьется. Вторую же руку, кожа на которой от мороза уже давно покрылась красными пятнами и трещинами, противно болевшими всякий раз, когда сжимался и разжимался кулак, я вытащил и грел ртом, что не очень-то на самом деле помогало.