Ну вот, началось. Ее расспрашивали о культе, и Женя усердно пересказывала все, что слышала от Тарвика, слегка приукрашивая и добавляя детали. И как хорошо, что ей еще не положено было знать глубинного смысла учения, а мужчины даже не знали, что Химен – женщина. Часа через полтора маг спохватился и начал задавать конкретные вопросы: что Женя помнит о своей жизни до обители. Женя красочно живописала абсолютно стандартный сельский пейзаж и большой дом с башенками. Таких домов было восемь на десяток, и гораздо больше было сожжено в провинции Сантия во время череды бунтов и восстаний лет двадцать назад. В Сантии они с Риэлем были, и кое-где даже руины видели, так что пейзаж был реален, а оранжевые цветы в полосочку росли только в Сантии и сопредельных районах. Вот и думайте, господа, откуда родом девушка, а сама девушка не знает.
– Тебя всегда звали Женя?
– Нет, это имя мне дали в обители. А фамилия – не знаю, не помню.
– Как же звали тебя раньше?
– Кари. Я помню, как мать громко говорила: «Ушли беды и боль Кари, пришли счастье и покой Жени».
В обитель принимали только сирот. Заведение было закрытого типа, неподконтрольно никому, кроме короля, но короли никогда не интересовались богом забытым поместьем, окруженным высокой каменной стеной, где около сотни женщин и девочек совершали свои обряды, поклоняясь богине с мужским именем. Риэль предположил, что раз Тарвик кое-что об обители знает, то уж и тем более знают в Гильдии магов, на что Тарвик хохотнул премерзко и сообщил, что Гильдию магов в обитель не пустят, как, впрочем, и любого мужчину, а женщин-магичек не бывает. Вообще. По крайней мере, среди людей, ну а иные расы в Гильдию магов не вступают принципиально. Но самое приятное было в том, что проверить было практически невозможно. Около двух лет назад случилась малообъяснимая катастрофа, свидетелем которой случайно (так он утверждал) оказался Тарвик.
– Как же ты оказалась вне обители, девушка?
Женя покраснела. На всякий случай. Она, конечно, с менестрелем по дорогам ходит, однако репутация у нее сложилась прилежной и скромной недотроги, так что можно и покраснеть, а этот фокус Женя освоила лет этак десять назад. Или больше? В общем, бледнеть по заказу она не умела, а вот краснеть – запросто. И выходило очень мило.
– Я с парнем встречалась.
«Тройка» обалдела.
– А разве вам можно?
– Ну… не то чтобы можно, но и не то чтобы нельзя. Химен не запрещает любовь, она осуждает блуд. А мы с Кати… это моя подруга, Кати Силиз. Мы с Кати познакомились с мальчиками, когда ходили собирать ягоды. Мы всегда собирали ягоды и сушили их, а потом пекли пироги, и старшие сестры отвозили их в город.
– Что за мальчики? – жадно спросил маг. Женя описала мальчиков, особенно жалобно вздыхая, когда говорила о своем кавалере. На глазах появились слезы, что было отработано примерно тогда же, когда и румянец застенчивости. И почему мужики так охотно покупаются на эти глупости?
– Мы с Кати вылезли в окно, а потом перебрались через стену. Она хоть и высокая, но старая, почти как по лестнице можно подниматься и спускаться, к тому же все вьюном оплетено, совсем просто. Ребята ждали нас на опушке, Кати с Кирином пошли налево, а мы направо. Вимас мне стихи читал.
– Деревенский парень читал стихи? – подколол маг. Женя возмутилась:
– Почему деревенский? Он из университета был, просто снимал в деревне дом на лето, отдыхал и записывал тамошние песни, сказки, пословицы. Он много стихов знал. А может, сам писал, он не признавался, но мне так кажется. Мы даже не целовались, – она всхлипнула. – А потом… потом вдруг над стеной поднялся столб синего пламени, словно… ну знаете, как спирт горит – голубым, а тут похожее, прозрачное, только более синее пламя. И такой грохот… нет, не грохот, а треск, будто палочки ломают, только очень, очень громко. И потом сразу – тишина. Мы так растерялись… а потом Вимас спохватился: что-то случилось, наверное, там кому-то помощь нужна. Мы побежали к стене, он забрался на верх… и исчез. – Минуту Женя боролась со слезами, но они победили, и она заревела в голос, что было еще проще, чем покраснеть. – Вы не представляете: был человек – и нет, растаял! Пропал! А потом как грохнуло! И я больше не помню, я в обморок упала.