Надежда на прошлое, или Дао постапокалипсиса (СИ)

  - Я тебе не детонька, старая сука! - прошипела Хона. - Вы хотели принести в жертву моего Юла, а мне отрезать язык, а моего ребенка сделать мерзким баггером, таким же, как вы сами!

  Сара, прикрыла веки, скрестила руки на груди, и, видимо, ощущая поддержку дрессированного хищника, быстро овладела собой, перейдя в наступление:

  - Блудливая тварь, как ты посмела убить воина господня! За это гореть тебе в геенне до скончания времен! Разве ты не знаешь, что от гнева Элохима нельзя укрыться!

  - В степи твоего Элохима никто не знает! - огрызнулась байкерша. - Там чтят Харлея Изначального и Ямаху Первородную!

  Сара вновь прикрыла веки, развела руки в стороны и преобразилась. От гнева на ее лице не осталось и следа.

  - Послушай меня, дщерь господня, - заискивающе сказала женщина, - разве ты не знаешь, что у Элохима тысяча имен, но он един? И если тебе угодно называть господа Харлеем, называй, нет в этом греха. Раскаявшиеся будут спасены. А потому даже убийство воина господня простится тебя, если искренне будешь молить о прощении...

  - Я не раскаиваюсь, - процедила сквозь зубы Хона, - вы хотели зарезать Юла, а меня оставить без языка!

  - Но если Харлей, - Сара развела руки в стороны, - я буду называть всевышнего Харлеем, как называешь его ты, так вот, если Харлей потребовал бы от тебя принести ему в жертву родного сына, разве ты посмела бы отказать своему богу?

  - Если мой бог велит мне убить своего ребенка, значит, это не мой бог! - отчеканила Хона, переводя взгляд с Сары на каплана и обратно.

  Жена архиерея прикрыла веки и снова преобразилась. Глубоко посаженные глаза ее утонули в черной тени надбровных дуг, крючковатый нос будто истончился, а жестокие губы искривились в беспощадной усмешке:

  - Что ж, детонька, ты сама выбрала свой путь. Гореть тебе в геенне, и будь проклят весь твой род!

  Сара Девятая подняла костлявую руку и указала на Хону дрожащим от ярости пальцем:

  - Лев господень, сожри грешницу!

  Саблезубая кошка, тряхнула гривой и подобралась для прыжка.

  Юл посмотрел в глаза плачущему юнцу. Сердце уколола жалость к, пускай глупому и наивному, но все же не плохому парню. Пожалуй, он ничем не хуже друга Темерки. И родись Иеровоам не в Богополе, а в Забытой деревне, они могли бы стать близкими товарищами. Делились бы секретами, болтали бы о девчонках, упражнялись бы бою на малых лопатах, работали бы вместе в кузнице или еще где-нибудь. Однако проблема заключалась в том, что Ров родился не в Забытой деревне.

  - Я не могу, - сказал, всхлипывая, Иеровоам, - лучше умереть и попасть в рай, чем сбежать и бояться гнева Элохима, и страшится часа суда.

  Младшему правнуку подумалось, что юнца не стоит убивать, он сейчас небоеспособен и вряд ли сумеет помешать бегству. Но Иеровоам тут же помчится в Богополь доложить начальству о случившемся. Юнец трепещет перед всевышним и архиереем. Нет, нужно выиграть время, чтобы подальше уйти от осиного гнезда.

  - Тогда прости, Ров, я не могу иначе! - Юл безжалостно выкорчевал ростки сострадания, пустившие корни в его душе, и надавил на древко. Наконечник почти без сопротивления вошел в горло юного аврамита.

  Когда Юл выскочил из кустов, он увидел лежащего навзничь, подергивающего ногами воина и Хону, наставившую копье на Сару Девятую. Парень побежал. Жена архиерея вскинула руку и приказала каплану напасть на байкершу. Юл, не сбавляя темпа, метнул малую боевую лопату. Та, просвистев по дуге, вошла в спину саблезубой кошки почти на всю длину лотка. Каплан, взревев, резко отпрыгнул вбок и, забыв о жертве и хозяйке, закружился волчком, пытаясь схватить зубами черенок.

  Хона рванула вперед, сделала мгновенный выпад, воткнула копье в грудь Сары и тут же, опасаясь, как бы ее не задел обезумевший от боли каплан, выпустила древко из рук, отскочила на несколько шагов. Жена архиерея издала леденяще жуткий хрип, крючковатые пальцы ее в бессильной ярости в последний раз потянулись к байкерше, а затем Сара медленно опустилась на колени и, поникнув головой, повисла на копье, тупой конец которого на целую ладонь ушел в землю.

  - Я надену кольчугу, - сказал запыхавшийся Юл, - и шлем, чтобы быть похожим на аврамита, а ты не забудь про кружку с зерном!

  Хона подбежала к Саре Девятой, сняла с нее суму, потом, чуть поколебавшись, забрала и небольшой ножик. Им она разрезала юбку сзади и спереди, обмотала ошметки вокруг ног, получилось подобие брюк.

  - Я не рабыня, чтобы в платьях ходить, - пробормотала байкерша и побежала за кружкой.

  Кроме кольчуги и шлема, Юл снял также с покойника меч. Хона ограничилась только мечом, забрав его у Иеровоама.

  - Акинак хоть и короче, но привычней, - заметила девушка.

  - Жаль без лопаты остался, - сказал парень, глядя на извивающегося от боли каплана.

  Когда Юл и Хона оседлали лошадей, они заглянули друг другу в глаза.

  - Я хочу плакать от счастья, но не буду, - сказала байкерша.

  - Видишь, получилось так, как мы задумали, - младший правнук улыбнулся, - потому что правда за нами, и она внутри нас. Мы изменим мир, Хона, потому что сами изменились. Потому что правда за нами.