Надежда патриарха

Я подошел к учебным корпусам. Рядом со мной шли сержанты, присутствовавшие на нашем собрании, начальник Академии, Арлина, полуживой сержант Грегори и гардемарин, вместе с ним ворвавшийся на заседание.

Хазен набросился на Грегори:

– Доложите подробно!

– Слушаюсь, сэр. Я повел кадетов в тренажер для одевания скафандров в 17–00. Позже, чем обычно, но мы стараемся не держать их без нужды на солнце. – Сержант сделал паузу, чтобы перевести дух. – Двадцать один кадет. Роббинс был оставлен в казарме. Я видел, как они помогали друг другу надевать скафандры. Все было как всегда, сэр.

– Продолжайте!

Я открыл было рот, чтобы вмешаться, но прикусил язык. За это отвечал Хазен, а не я.

– Потом я послал их внутрь. Гардемарин Ансельм – вот он, здесь – помогал. Емкость с рвотным газом уже была там – камеру сегодня утром использовал сержант Букер. Первые четыре кадета прошли испытание без всяких происшествий.

«…Да где же, к дьяволу, эта камера для проверки скафандров? И подумать не мог, что она так далеко».

Грегори сбавил шаг, приноравливаясь ко мне.

– Кадет Сантини, когда выходила, согнулась пополам. Я помог ей снять шлем и постарался ее успокоить, но мое внимание привлекли кадеты в камере. – Он внезапно замолчал и отвел глаза, словно глядя на нечто ужасное, видимое им одним.

– Я сказал – докладывайте! – рявкнул Хазен.

– Отставить! – громыхнул я. Будь прокляты все эти условности! Все-таки я – Верховный Главнокомандующий и могу делать все по своему усмотрению. Я повернулся к Грегори:

– Вы в порядке, сержант? – Это он отвечал за безопасность кадетов, и один Господь Бог знал, что творилось у него на душе.

– Сэр… – В его глазах, устремленных на меня, была мольба. – И другим кадетам становилось все хуже. Это не их вина, они слишком молоды и не знали, что, надевая скафандр, надо все проверять и перепроверять. Я старался всех их держать в поле зрения. Сантини сняла шлем, и я думал, что у нее все хорошо. Но… – его передернуло, – когда я снова посмотрел на нее, она билась в конвульсиях. Я ничего не мог поделать. Ниче… – Он замолк на полуслове.

Я неуклюже похлопал его по плечу.

Сержант снова заговорил, на этот раз медленнее:

– В камере Форд лежал лицом вниз. Потом упал Эйкен. До меня вдруг дошло, что творится что-то ужасное, и я приказал Ансельму проветрить камеру. Но он то ли не услышал меня, то ли не понял.

Гардемарин шевельнулся, словно собираясь что-то сказать.

Я поднял руку:

– Минутку, мистер… э-э… Ансельм. Продолжайте, сержант.

– К тому времени, как я подбежал к другому входу в камеру и открыл аварийный кислородный баллон, еще двое кадетов упали. Я приказал Ансельму вытащить их – он был в скафандре, а я нет – и Вернулся к Сантини… Она лежала бездыханной. – Грегори с трудом выговаривал слова. – Когда мы вытащили остальных, еще троим стало плохо. Я позвонил в лазарет и доложил обо всем лейтенанту Ле Боу.

Наконец мы достигли камеры для проверки скафандров – приземистого, стального цвета сооружения без окон, располагавшегося за тренировочным центром. Я вспомнил раздевалку с рядами шкафчиков, через которую следовало пройти кадетам. Затем воздушный тамбур на пути к основной камере и переходной шлюз в конце.

И этих цыплят заперли в такой душегубке!

– И вы бросили кадетов там? – спросил я, сам не особенно в это веря.

– Лейтенант Ле Боу приказал мне немедленно доложить вам. – Сержант и правда мог бросить все и побежать докладывать. На Флоте принято выполнять приказы немедленно.

Мое колено нестерпимо болело. Когда мы приблизились к кадетам, которых выворачивало наизнанку, я про себя грязно выругался. Одни плакали, другие молча распластались на траве. Пятеро ребят лежали неподвижными серыми комками, над ними колдовали три фельдшера с походными сумками. Лейтенант наблюдал за всем этим, сложив руки на груди.

Кадет-капрал, увидев нас, дрожащим голосом воскликнул:

– Смирно!

– Оставайтесь на своих местах, – проскрипел я и бросил взгляд на одного из несчастных:

– О господи! – Изо рта и из глаз у него текла кровь. – Слушайте, вы, хоть кто-нибудь остался жив?

Фельдшер поднял голову, и взгляд его был зловещим. Он покачал головой.

– Как это произошло? – спросил я.

– Не знаю. – Он устало опустился коленями на траву. – Мы опоздали на три минуты. Они умерли. Мы уже ничего не могли поделать.

Я повернулся к М'бово:

– Сержант, проводите кадетов в казармы.

Чем скорее эти ребята покинут место трагедии – тем лучше.

– Разрешите мне с ними пойти, – попросил Грегори. – Это должен сделать я.

– Нет, я хочу, чтобы ты оставался здесь. – Если в гибели кадетов виноват Грегори, то лучше ему держаться подальше от тех, кто остался в живых. – Сержант М'бово, побудьте с ними. Проследите, чтобы в ближайшие три дня их не перегружали работой.

– Слушаюсь, сэр. – Больше ему в ответ на недвусмысленный приказ и сказать было нечего. Хотя я и ходил в гражданском, и не занимал никакого места в военной иерархии, но все ж таки являлся Генеральным секретарем ООН. – Ну, пацаны, марш в казармы. Шире шаг!

Когда они отошли подальше и уже не могли нас слышать, Хазен предложил: