Надежда победителя

Я набрал в легкие побольше воздуха, чтобы выговорить дерзкий ответ, но не решился. Пришлось выдохнуть, снова поглубже вдохнуть. На этот раз получилось:

– Ни за что не скажу, сэр! – Тут вдруг до меня дошла вся чудовищность моего ответа. Сейчас сержант отправит меня в нокаут!

Он отпустил мои лацканы и… Не ударил, а всего лишь сказал:

– Ну, держись, Сифорт. Я подам рапорт. Пошел в казарму!

– Есть, сэр. – Я отдал честь, но сержант не соизволил козырнуть в ответ.

Утром в столовую меня не пустили. Завтрак на подносе принес мне в казарму Робби Ровер.

– Мне запретили разговаривать с тобой, – прошептал он. – Что ты натворил?

– Нечто ужасное. Лучшее выполняй приказ сержанта, не разговаривай со мной.

– Я знаю, что ты вернулся среди ночи. Ходят слухи, что ты не сказал сержанту, где был. Мне скажешь?

– В столовой, Робби. Я там был не один.

– Понятно. – Оглянувшись и убедившись, что в казарме никого нет, он быстро обнял меня. – Лучше сознайся, Ник, скажи им всю правду, а то тебя долго будут мурыжить в кадетах. Я хочу, чтобы ты стал гардемарином вместе со мной.

Робби ушел, я остался в полном одиночестве. Через два часа пришел Толливер. Я был в таком унынии, что обрадовался даже его обществу.

– Подтяни галстук, Сифорт, тебя вызывает сам начальник Академии, – сообщил он.

– Зачем?

– Чтоб выбросить тебя без скафандра из шлюза! Откуда я знаю, болван?!

У меня подкосились ноги, я рухнул на койку. Сердце стучало молотом. Все пропало! В кабинете начальника Академии Керси я не бывал и не испытывал ни малейшего желания туда попадать. И вот теперь придется идти на расправу.

– Живее, Сифорт! – подгонял Толливер. – Мне не нужны лишние неприятности из-за тебя.

– Есть, мистер Толливер.

Я поплелся с ним в административное здание, еле живой от страха. Толливер легонько постучал в дверь приемной, вошел и отчеканил:

– Докладывает кадет-капрал Эдгар Толливер, мэм! Приказ выполнен, кадет Сифорт доставлен!

– Хорошо, пусть войдет. А вы свободны, – ответила темнокожая секретарша.

– Есть, мэм! – Толливер лихо козырнул, повернулся кругом и строевым шагом вышел в коридор. – Иди, Сифорт, – показал он мне на дверь. – Послушай… – Помолчав, он совсем другим тоном сказал:

– Удачи тебе, – и ушел, не оглядываясь.

Я робко вполз в приемную.

– Садитесь, – показала секретарша-сержант на ряд стульев у стены.

Я сел с краю, положил руки на колени и стал обреченно ждать расправы. Вскоре секретарша подняла трубку.

– Я на минутку выйду, сэр. Кадет уже здесь, сэр. – произнесла она и тут же вышла в коридор.

Наступила необыкновенная тишина. Я чуть расслабился, оперся затылком о стену. За стеной в кабинете Керси слышался разговор. Я прижал к стене ухо и уловил голос сержанта Траммела.

– … разобраться в казарме, но он отказался выдать сообщников. Я приказал ему, а он отказался. Не выполнил прямой приказ!

– Вы ожидали иного, сержант? – едко осведомился Керси. Пауза.

– Не понимаю вас, сэр.

– Давайте разберемся, что вы от него требовали. – Керси говорил тихо, часть слов разобрать я не мог, пришлось сильнее прижать ухо к стене. -… Учите братству, взаимопомощи, взаимовыручке. На этом держится космический флот. На корабле без этого нельзя.

– Но приказы надо выполнять, сэр, – упрямился сержант.

– Разумеется, Траммел, приказы надо выполнять. Именно поэтому вам не следовало ему приказывать. Вы поставили его в ужасное положение.

– Простите, сэр, но…

– Разве можно приказывать мальчишке выдать его товарищей? Я понимаю, вам очень хотелось найти зачинщика. Так наводить порядок легче. Но нельзя принуждать к предательству. Допустим, Сифорт выполнил бы ваш приказ. И что бы он чувствовал после этого? А его товарищи? Как бы они к нему отнеслись?

Меня охватило незнакомое ранее чувство, на глаза навернулись слезы.

– А как тогда прикажете искать воров, сэр? Я не Господь Бог, чтобы…

– Осторожнее выражайтесь, сержант, не богохульствуйте. Можно приказать им признаться добровольно. Например, можно построить всю казарму в одну шеренгу и приказать сделать шаг вперед тем, кто участвовал в набеге.

– А если никто не выйдет из строя?

– Ничего страшного, можно забыть об остальных и разбираться с тем, кого удалось поймать. Но приказывать предать своих товарищей…

– Боже мой! Вы называете это предательством?!

– Да, сержант. По крайней мере, это близко к предательству.

– Предают врагу, сэр, а мы все свои! Ведь мы все одна большая семья! И я, и вы! Все! Так нас учили.

– Но дети этого еще не понимают. Мы им кажемся чем-то страшным, приказывающим и наказывающим. Нас за своих кадеты не считают. Для них это только близкие товарищи. Понимание единства флота приходит к ним позже.

– Конечно, все это я понимаю… Просто, знаете, сэр, очень уж я был зол на него… В нормальном состоянии я бы ни за что не приказал ему выдать товарищей. А тут опрокинутое ведро, да еще дубина солдат ехидно так ухмылялся. Я знал, что этот уборщик всем насплетничает, оттого и злился.

– Разве вы не хотите, чтобы мальчишки вели себя достойно перед уборщиком? Впрочем, этот кадет держался хорошо.

– Значит, вы не собираетесь его наказывать, сэр?