Надежда узника

– Ты сам выбрал себе судьбу, капитан. И мы сделали свой выбор. Мы будем вспоминать тебя.

– Спасибо.

– Когда ты улетишь на орбиту, здесь не останется ни одного представителя Правительства ООН.

– Зато останется ваше правительство.

– Я не собираюсь править от имени сбежавшего флота.

Подошел Толливер, забрался на заднее сиденье.

– Горючего для шаттла больше чем достаточно, – сообщил он.

Я раздраженно хрюкнул. Хоупвелл запустил двигатель, поднял вертолет, спросил у меня:

– Два дня – не слишком ли поздно? Может, ускорить ремонт?

– Не стоит. Шаттл надо починить как следует. – Я смотрел вниз на город, как бы прощаясь с ним. – На станцию я полечу один.

– В одиночку вы не долетите, потеряете сознание, – возразил Толливер.

– Не потеряю.

– Но потеряли же, когда мы летели сюда с базы.

– Это было один раз, – возразил я.

– А когда мы летели на станцию с Джеренсом? – безжалостно напомнил Толливер. – Тогда у вас было два легких, а теперь только одно. Вы не выдержите перегрузки.

– Что прикажете делать? – съязвил я. – У меня нет пилотов.

– Я, конечно, не пилот, но однажды управлял шаттлом, – скромно заметил Толливер и на всякий случай добавил: – Сэр.

– Но мы не совмести… – Я прикусил язык. Толливер прав, без него мне придется туго. – Ладно, полетим вдвоем, если не возражаете. Если вы готовы лететь туда добровольно.

– Нисколько не возражаю. Мне бы хотелось добавить в свой послужной список управление шаттлом.

Обернувшись, я заметил его улыбку, впрочем, тщательно скрываемую, едва заметную. Какой он все-таки несносный, этот Толливер!

– Хорошо. – Если найду время, запишу в его личный файл этот пункт, пусть потом объясняется с адмиралом.

До этого Хоупвелл оставлял без комментариев наши пикировки, но на сей раз не выдержал и вмешался:

– Довезу вас до здания правительства, а там вас ждет другой вертолет с пилотом.

– Спасибо. – А куда лететь? От усталости ни о чем не хотелось думать.

– Навестите жену, сэр, – осторожно подсказал Толливер.

– Разумеется, – проворчал я. Какая дерзость!

Анни спала. Я сидел в гостиной своей новой и еще незнакомой квартиры. Сиделка смотрела телевизор. Она уже рассказала мне о том, что произошло за прошедшие дни. После моего отъезда Анни сначала вела себя тихо, но к вечеру забеспокоилась – почему я не вернулся, как обещал? Потом она начала крушить о стену стулья, горько рыдала. Наконец сиделке удалось впрыснуть ей успокаивающее, Анни крепко заснула и с тех пор не просыпалась.

А у меня все наоборот. Давненько я не спал, вот и теперь не до отдыха: надо попрощаться с Анни, с Алексом, повидаться с плантаторами, отдать последние распоряжения…

– Она зовет вас, – разбудил меня голос сиделки. Я встрепенулся, пробежался пальцами по галстуку, волосам. Слава Богу, я успел принять ванну и переодеться в чистое, прежде чем задремал в этом уютном кресле. Кажется, все в порядке. Я встал. А где же спальня?

– Там, – показала сиделка, заметив мое замешательство.

– Спасибо. – Я вошел в комнату. – Анни?

– Никки? Почему ты не пришел вчера? Ты ведь обещал.

– Прости, лапочка. – Я сел к ней на кровать.

– Я так ждала, а ты даже не позвонил.

– Я не мог, лапочка. Рыбы.

– Меня не интересуют рыбы. – Она села, спустила на пол ноги с поджатыми пальцами. – Хочу шикарно одеться. Купи мне новую блузку. Клянись, купишь такую, чтобы шла к моему ожерелью. – Она смотрела на свои голые ступни с мечтательной улыбкой, медленно туманящейся, исчезающей, подняла глаза в нарастающей тревоге:

– Никки, мое ожерелье… Они…

– Ничего, Анни, все хорошо. – Господи, почему ты так к ней жесток? Где твоя справедливость?

– Я надену зеленое платье.

– Хорошо, дорогая.

– Кажется, я его еще не надевала. – Она подошла к шкафу. – Посмотри и скажи, нравится оно тебе или нет. Знаешь, я ждала тебя, все время ждала, а потом… – Она нахмурилась. – Потом я уснула, кажется. Больше не уходи надолго, Никки.

– Лапочка, я должен… – Как я ненавидел себя в эту минуту! Я разрушал ее хрупкое, едва проклюнувшееся счастье! Но я не мог врать. – Послезавтра… Надолго.

Анни оцепенела, потом начала ощупывать шею, как бы ища ожерелье.

– Я без тебя умру, Никки.

– Все будет хорошо, лапочка. Ты будешь жить.

– Нет, – со страшной решимостью сказала она. – Я наложу на себя руки, если ты меня бросишь.

– Анни. – Я взял ее за руку. – Мне надо ехать. Очень надо.

– Тогда возьми меня с собой. – Она вырвала свою руку из моей, поправила волосы, странно хохотнула.

Я с трудом ее отвлек своей болтовней. Мы погуляли, и я прилег, Анни устроилась рядом, но когда я нерешительно ее обнял, вздрогнула.

Утром я назначил встречи Хармону и Эммету Бранстэдам и механику. Анни я заверил, что вернусь через несколько часов, и, стараясь не замечать ее отчаяния, вышел из дома, но не дойдя до вертолета, вернулся. Оставить ее одну я не мог. В конце концов, нам осталось совсем немного времени побыть вместе, а моим деловым встречам она мешать не будет – подождет где-нибудь, пока я буду разговаривать. Как Анни обрадовалась, когда я предложил ей лететь со мной!