Надежда узника

– Когда вы уволили меня, я чуть не потерял сознание. Тогда я по-настоящему понял, какое значение имеют для меня Военно-Космические Силы. В Оттаве, когда я учился в школе, мать ругала меня за то, что я играл в компьютерную игру «Академия», вместо того чтобы делать уроки.

Я не смог сдержать улыбки.

– За что вы так презираете меня?

– Я не презираю, – замямлил он, – вернее, теперь уже, просто, я понял, что…

Ненавижу вранье! Я направился к двери.

– Ладно, скажу! – в отчаянии крикнул он мне в спину. – За то, что вы убили мистера Хольцера!

Я обернулся.

– Но другим этот факт не помешал соблюдать вежливость.

– Простите, я не хотел…

– Говори, черт возьми, всю правду!

– Я считаю вас предателем. Вы устроили ядерный взрыв. Хольцер был ваш друг, а вы его не спасли.

– Я не мог его спасти.

– Боже мой, мне опять плохо. – Его чуть не вырвало, но он нашел силы сдержаться. – Для меня космический флот… Это все, весь смысл моей жизни. Но я не могу смириться с тем, что на нем служите вы.

– Я тоже, – прошептал я.

Тишина прерывалась лишь его всхлипами. Наконец я решился спросить:

– Что вам сказали Толливер и мистер Кан?

– Лейтенант Кан предупредил, что будет ко мне очень строг, если вы восстановите меня на службе.

– Странно.

– А мистер Толливер объяснял, что надо быть вежливым с любым капитаном. Ведь вы во время полета являетесь представителем Адмиралтейства и самого ООН, к которым мы обязаны относиться с почтением.

– А сами вы этого не знали?

– Знал, сэр. Просто… Понимаете, я считал своим долгом перед мистером Хольцером отомстить вам за его гибель. Слава Богу, казни через повешение проводят публично. Я обязательно приду посмотреть на вашу казнь, а потом отпраздную ее. Вот та правда, которую вы от меня требовали!

Это уже слишком! Пора кончать этот дурацкий разговор.

– Сообщу вам свое решение через неделю, – сухо сказал я и встал.

– Ждать целую неделю?! – мученически скривился Росс.

– Или больше.

– Я не выдержу. Я все время один, Раджни со мной не разговаривает, офицеры тоже.

Вдруг меня осенила мысль.

– Можете зайти в девятнадцатую каюту.

– К сынку Бранстэда?

– Да, ему тоже не с кем поговорить.

Толливер буквально нянькался с Алексом Тамаровым, настойчиво превращая его в полноценного лейтенанта. Поначалу Алекс сопротивлялся такому нажиму, как ему казалось, слишком бесцеремонному, но постепенно переменил свое отношение и начал учиться с большей охотой.

Через неделю я разрешил Томасу Россу надеть гардемаринскую униформу. Когда он прибыл для дежурства на капитанский мостик, я прочитал в его глазах не только облегчение, но и подавленность, горечь вынужденного подчинения деспоту. Завязывать разговор я не стал, ушел в свою каюту.

Вечером я навестил Джеренса. Еще в коридоре я услышал яростную дробь в дверь и мольбы об освобождении, а когда открыл дверь, Джеренс пытался прошмыгнуть мимо меня, но я вовремя его схватил. Пробирка с наркотиком лежала на постели.

– Мистер Сифорт, можно я выпью из нее хоть немного? – запричитал он.

– Конечно. Можешь высосать всю.

– Спасибо! – Он бросился к наркотику и вдруг замер. – А как же служба?

– О службе тогда не может быть и речи.

– Смотрите, что вы со мной сделали! – снова заголосил он и протянул ко мне дрожащие руки.

– Это абстинентный синдром. Пустяки, прими немного наркотика и дрожь как рукой снимет. – Я повернулся к двери.

– Не уходите! – взвыл он. – Пожалуйста! Я так долго терпел, нет больше сил.

Мне снова вспомнился Нэйт. С чего бы это? Дурацкое сравнение.

– Подожди еще, Джеренс. Завтра я опять навещу тебя.

– Расскажете мне интересную историю? Томас не знает историй.

– Я тоже больше не знаю, все уже рассказал.

– А папа рассказывал мне сказки, когда я был маленький. Я забываю о наркотике, когда вас слушаю.

– Ладно, буду рассказывать тебе истории, но не каждый день.

О чем я ему буду рассказывать? Сочинять, что ли?

Трения между гардемаринами уменьшились, Толливеру стало легче. Берзель научился выслушивать упреки и критику мужественно. По крайней мере, заплаканным я его видел только однажды.

Алекс прилежно учился, но лейтенантом был все еще никудышным. Я понял, дорасти до этого звания за время полета он не успеет. Алекс и сам догадывался об этом. Кончится полет, и его отправят в отставку. Однажды, когда Толливер отлучился и мы с Алексом остались на капитанском мостике, он завел разговор на эту болезненную для нас обоих тему:

– Мистер Сифорт, ничего из этой затеи не выйдет.

– Не отчаивайся, Алекс, учись.

– Без подсказок Толливера я даже не могу правильно сделать запись в бортовом журнале.

– Тесты показали, что твой интеллект остался на прежнем уровне, так что не падай духом, со временем научишься.

– Я знаю, вы не любите выслушивать жалобы.

– Вот и не жалуйся. Старайся из всех сил, выполняй свои обязанности добросовестно.

– Старайся! Добросовестно! – передразнил Алекс. – Достали вы меня уже поучениями! И Аманда тоже, как попугай, все твердила: старайся, добросо… – Он запнулся, побледнел, зашептал:

– Аманда…

– Ты помнишь?! – У меня волосы зашевелились.

– Как я тогда ненавидел Филипа! Сэр, я же вспомнил! Он погиб, когда мы летели на «Порции», так ведь? Так?!!