Надежда в подарок

Она не нарушит установленного им правила — никакого физического контакта за пределами спальни. Он объяснил, что в соответствии с протоколом министры и помощники, бесшумно передвигающиеся по многочисленным коридорам дворца, не одобрят его флирта с новоиспеченной женой. Элла все поняла. В очередной раз она убедилась, что Хасан пытается соблюдать дистанцию. Он поднял глаза:

— Что я должен делать?

Она рассмеялась:

— Ты сам знаешь. Тебя ведь уже рисовали.

— Но художниками всегда были мужчины, а не женщина, проводящая ночи в моих объятиях.

— Ты можешь не говорить о сексе? — Она начала совершать быстрые движения карандашом по бумаге.

— Но почему?

— Потому что от этого у тебя на лице появляется совсем другое выражение. Твои глаза затуманиваются, а губы напрягаются.

«И не только губы», — мрачно подумал Хасан. Он наблюдал за движением ее руки и вспоминал наброски, которые видел в ее доме в Лондоне. Натурщица на них была слегка не в его вкусе, но техника исполнения была великолепна.

— Ты никогда не училась этому по-настоящему? — спросил он.

— Нет.

— Но почему?

— У моей семьи не было денег на художественную школу.

— Я думал, у твоего отца неплохое состояние.

— У него их было несколько, но он все потратил. Не забывай об алиментах.

— Он известен своей любвеобильностью, — заметил Хасан.

— Нашел чем удивить, — горько ответила Элла. — Еще он известен жаждой легкой наживы и отсутствием интуиции в сфере инвестиций. Поэтому в нашей семье никогда не было лишних денег. Все наши средства были лишь временны.

Хасан прищурился:

— Понимаю.

— Не думаю. — Элла приложила палец к губам, призывая его немного помолчать.

Естественно, ему неизвестно, каково это — не иметь денег, чтобы оплатить коммунальные услуги, или открыть холодильник, обнаружить в нем лишь банку с черной икрой, купленную несколько месяцев назад, и раздумывать над тем, надолго ли она удовлетворит аппетит.

Некоторое время они сидели молча, и Хасан не мог оторвать от Эллы взгляд. Он любовался ее изящными движениями и наслаждался звенящей тишиной студии, нарушаемой лишь скрипом карандаша и пением птиц за окном. Их идиллия была таковой лишь на поверхности. Бомба замедленного действия продолжала тикать, неумолимо приближая неизбежное. Они оба понимали, что вскоре их жизнь изменится навсегда. И не хотели об этом думать…

Хасан заметил, как Элла погладила свой большой живот в светлой задумчивости. Ее ладонь описывала нежные круги вокруг пупка, словно в этот момент она играла с малышом в секретную игру, и его сердце защемило от тоски. Внезапно он почувствовал укол ревности, потому что его мать была на подобное не способна. Она никогда не была привязана к своим детям, иначе не смогла бы так просто уйти от него и его брата.

— Хасан, не хмурься.

— Я не хмурюсь.

— Хмуришься. — Элла положила карандаш, не понимая, почему в его глазах вдруг отразилась немая боль. — Что с тобой? Какие мысли так мучают тебя?

Он увидел понимание в ее глазах, и инстинкт самосохранения подсказал ему остановить ее расспросы. Она явно пыталась проникнуть в его прошлое, как все женщины до нее. Но с Эллой ему не захотелось закрывать тему без объяснений. Почему бы не сказать ей правду и не стереть это милое понимание с ее лица? Пусть поймет, через что ему пришлось пройти, чтобы осознать, что он никогда не сможет полюбить женщину.

— Я думал о матери, — сказал он.

Что-то в бархатистой дрожи его голоса заставило Эллу ощутить волну холодных мурашек вдоль позвоночника.

— Ты никогда не рассказывал о ней.

— Нет. А ты никогда не задавалась вопросом, почему?

— Конечно задавалась.

Его рот скривился в усмешке. Он никому об этом не рассказывал. Никогда. Даже с братом эта тема оставалась запретной. Они запрятали горькое воспоминание в самые дальние закоулки памяти и никогда не выпускали его на свет.

— Возможно, тебе надо это знать, Элла. Это поможет понять, что у меня внутри.

В его голосе прозвучало предупреждение, а холодное, отчужденное выражение глаз испугало ее еще больше.

— Не надо рассказывать, если ты этого не хочешь, — прошептала она, не понимая, расслышал ли он ее последнюю фразу.

Хасан покачал головой, словно пытаясь вызвать из глубин самые горькие воспоминания и боль.

— Моя мама была принцессой из соседнего королевства Бакамурат, — начал он. — Их с отцом обручили в раннем возрасте, в соответствии с традициями той эпохи. В возрасте восемнадцати лет они поженились, и вскоре родился я, а два года спустя — Кямал.

— Они не были счастливы в браке? — Элла заметила, как дрогнул его подбородок, и закусила губу, испугавшись своей настойчивости. — Прошу прощения. Глупый вопрос. Если она сбежала, речи о счастье не было.

— В те дни понимание счастья немного отличалось от того, что мы имеем сейчас, — резко сказал он. — Но какое-то время наша семья была вполне счастлива, когда мы жили вчетвером. По крайней мере, мне так казалось. — В его голосе зазвенела сталь.

— Что-то произошло? — догадалась Элла.