Надежда все исправит (СИ)

Муромцев помолчал, но, как только мои глаза снова вернулись к нему, он на полном серьезе шепнул:

— Не могу.

И было в его прозрачно-голубых глазах нечто, что на короткий миг вернуло меня в то далекое время, когда я еще чувствовала себя защищенной. Боже, я и забыла, что когда-то знала это чувство. Как много изменилось. Отчужденность, сепарация, расчет, жесткая дисциплина — вот, что держит меня сейчас, и как странно осознавать, но ничего не делать со всей этой тяжестью, заполняющей грудную клетку.

— У тебя глаза цвета спелого каштана, — тихо произнес Коля, и я вернулась в реальность.

Странный комплимент заставил меня улыбнуться, но, придерживаясь прежней тактики сохранения дистанции, я вернула на лицо строгую маску, только глаза Николая все еще горели озорством, словно он праздновал победу от того, что смог расколоть твердый орешек.

— Какое глупое сравнение, — соврала я, и парень, покачав головой, опустил взгляд в землю, густо усыпанную золотистыми листьями.

— Сейчас покажу, — предупредил он, и отошел в сторону, ногами расчищая листву.

Удача быстро улыбнулась физруку, и, наклонившись, он выудил из-под шуршащих листьев нечто мелкое. Вернувшись ко мне, Коля раскрыл ладонь, на которой лежали два влажных от дождя каштана. Я уже хотела вздернуть вверх палец и сказать, что ничего особенного в этих коричневых камушках нет, как из-за тучи выглянуло солнце и уронило робкий лучик на мужскую ладонь.

Капли влаги пустили по каштану переливчатый рыжевато-коричневый блик, и воображение разыгралось настолько, что от одного этого глубокого насыщенного цвета вспомнилась и горбушка свежеиспеченного ржаного хлеба, и шоколад на пальцах от растаявшей новогодней конфеты, и ароматные рыжие бархотки на клумбе перед дедушкиным домом, и даже мелкие пятна ржавчины на колесах любимого велосипеда — все это было уже не просто про цвет. Это были воспоминания.

Каким-то невероятным образом булкинский физрук Коля вернул меня в далекое детство, которое я старательно выжигала из своей памяти все эти годы. И странно, ведь от этих воспоминаний мне не было больно, хоть слезы и наворачивались на глаза, угрожая подпортить макияж.

Я совсем забыла дедушку, пока старательно завоевывала себе новое имя и право на новую жизнь. И, кажется, в цвете этого глупого каштана в руке Коли затаился цвет моего деда, цвет моего детства.

— Красиво? — затаив дыхание, Коля смотрел на меня в ожидании ответа.

Неужели мои глаза действительно такие? Или он — провинциальный физрук, лишенный амбиций, — обладает особым даром видеть красоту там, куда обыватель и не взглянет?

— А ты, оказывается, романтик, — усмехнулась я, украдкой утерев пальцем уголок глаза. Не хватало еще, чтобы он думал, что смог заставить меня расплакаться, показав мокрый каштан.

Солнце снова скрылось за тучами, и магия испарилась, но осталось понимание — я больше никогда не смогу смотреть на свое отражение так же, как до этого момента. Теперь в своих глазах я буду видеть деда, на которого на самом деле очень похожа.

— Да, я романтик, — Коля ухмыльнулся и собрался сказать еще что-то, как сзади к нам подошел Василий и крепко обнял нас обоих за плечи.

— А чего это вы тут воркуете? — заговорщицки произнес он, и, не успела я возмутиться тому, что наглый трудовик меня коснулся, как Коля сам снял руку своего друга с моего плеча, ясно давая понять, что мне это не нравится. Что ему это не нравится.

Поджав губы, Василий перевел тему:

— Идемте в зал, дождь собирается, — еще раз кинув на нас подозрительный взгляд, он развернулся и пошагал ко входу в зал, где уже собрались остальные учителя.

Молча, словно боясь нарушить еще витающее между нами чувство глубокого понимания, мы с Николаем двинулись следом.

Застолье проходило на удивление весело, и я поймала себя на том, что несколько раз за вечер мне приходилось напоминать самой себе напоминать возвращать на лицо холодную маску, чтобы эти люди не подумали, будто мы можем подружиться.

Василий Михайлович рассказывал лишенные всякого смысла анекдоты, и я поняла, почему девочки из моего класса сказали, что юмор — это его оружие. К счастью, Анжела Викторовна спасала ситуацию и отвлекала Василия на тосты и еду, делая его тем самым безоружным.

— Уже четырнадцать, — склонившись ближе, произнес Николай.

Я перевела на него недоумевающий взгляд. Вернувшись с улицы, мы сели с краю скамьи, практически прижавшись плечами друг к другу, от чего тут же удостоились подозрительных взглядов, однако скоро все вернулись к болтовне и напрочь забыли о нас. Даже Анжела настолько увлеклась байками из своего педагогического опыта, что ни разу не бросила на меня угрожающего взгляда.

— Четырнадцать? — переспросила я, и Коля кивнул на дисплей моего телефона, лежащего на столе.

На экране шел вызов от абонента, подписанного «мама».

— Ну вот, теперь пятнадцать, — подытожил парень, когда звонок прекратился, и рядом с именем абонента высветилось количество пропущенных от него вызовов.