Надежды маленький оркестрик

Вот уже который месяц
и уже который год прилетает
черный «мессер» —
спать спокойно не дает.

Он в окно мое влетает,

он по комнате кружит,
он как старый шмель рыдает,
мухой пойманной жужжит.

Грустный летчик как курортник…

Его темные очки
прикрывают, как намордник,
его томные зрачки.

Каждый вечер, каждый вечер

у меня штурвал в руке,
я лечу к нему навстречу
в довоенном «ястребке».

Каждый вечер в лунном свете

торжествует мощь моя:
я, наверное, бессмертен —
он сдается, а не я.

Он пробоинами мечен,

он сгорает, подожжен,
но приходит новый вечер,
и опять кружится он.

И опять я вылетаю,

побеждаю, и опять
вылетаю, побеждаю…
Сколько ж можно побеждать?

«Я жалею собак с нашей улицы…»

Я жалею собак с нашей улицы:
очень грустно сидеть на цепи…
Все они белозубы и умницы,
только им не хватает степи!

Песенка о Сокольниках

По Сокольникам листья летят золотые,
а за Яузу – лето летит.
Мы с тобою, Володя, почти молодые —
нам и старость в глаза не глядит.

Ну давай,

как в канун годового отчета,
не подумав заняться другим,
мы положим на стол канцелярские счеты
и ударим по струнам тугим.

И разлукой, и кровью, и хлебом мякинным,

и победой помянем войну:
пять печальных костяшек
налево откинем,
а счастливую – только одну.
Все припомним, сочтем и учтем,
и, конечно,
непохожи на сказку и бред,
побегут под рукой
за колечком колечко
цвета радостей наших и бед.

Ах, потери, потери – с кого мы их спросим?

Потому,
разобравшись во всем,
два печальных колечка налево отбросим,
три веселых направо снесем.

…По Сокольникам сумерки сыплются синим,

и домишки старинные спят.
Навсегда нам с тобою, Володя Максимов,
Каждый шорох за окнами свят.

Навсегда-навсегда,

меж ночами и днями,
меж высокой судьбой и жильем
мы вросли,
словно сосны,
своими корнями,
в ту страну, на которой живем.

Осень в Кахетии

Вдруг возник осенний ветер, и на землю он упал.
Красный ястреб в листьях красных словно
в краске утопал.
Были листья странно скроены, похожие на лица, —
сумасшедшие закройщики кроили эти листья,
озорные, заводные посшивали их швеи…
Листья падали на палевые пальчики свои.

Называлось это просто: отлетевшая листва.

С ней случалось это часто по традиции по давней.
Было поровну и в меру в ней улыбки и страданья,
торжества и увяданья, колдовства и мастерства.

И у самого порога, где кончается дорога,

веселился, и кружился, и плясал хмельной немного
лист осенний, лист багряный, лист с нелепою
резьбой…
В час, когда печальный ястреб вылетает на разбой.

По Смоленской дороге

Ж. Б.