Надежды маленький оркестрик

Мой сын, твой отец – лежебока и плут
из самых на этом веку.
Ему не знакомы ни молот, ни плуг,
я в этом поклясться могу.

Когда на земле бушевала война

и были убийства в цене,
он раной одной откупился сполна
от смерти на этой войне.

Когда погорельцы брели на восток

и участь была их горька,
он в теплом окопе пристроиться смог
на сытную должность стрелка.

Не словом трибуна, не тяжкой киркой

на благо родимой страны —
он все норовит заработать строкой
тебе и себе на штаны.

И все же, и все же не будь с ним суров

(не знаю и сам почему),
поздравь его с тем, что он жив и здоров,
хоть нет оправданья ему.

Он, может, и рад бы достойней прожить

(далече его занесло),
но можно рубаху и паспорт сменить,
да поздно менять ремесло.

«Осень ранняя. Падают листья…»

Осень ранняя. Падают листья.
Осторожно ступайте в траву.
Каждый лист – это мордочка лисья…
Вот земля, на которой живу.

Лисы ссорятся, лисы тоскуют,

лисы празднуют, плачут, поют,
а когда они трубки раскурят,
значит – дождички скоро польют.

По стволам пробегает горенье,

и стволы пропадают во рву.
Каждый ствол – это тело оленье…
Вот земля, на которой живу.

Красный дуб с голубыми рогами

ждет соперника из тишины…
Осторожней: топор под ногами!
А дороги назад сожжены!

…Но в лесу, у соснового входа,

кто-то верит в него наяву…
Ничего не попишешь: природа!
Вот земля, на которой живу.

«Мы едем на дачу к Володе…»

Мы едем на дачу к Володе,
как будто мы в кровном родстве.
Та дача в Абрамцеве вроде,
зарыта в опавшей листве.

Глядят имена музыкантов

с табличек на каждом углу,
и мы, словно хор дилетантов,
удачам возносим хвалу.

Под будничными облаками

сидим на осеннем пиру,
и грусть, что соседствует с нами,
все чаще теперь ко двору.

Минувшего голос несносный

врывается, горек, как яд…
Зачем же мы, братья и сестры,
съезжаемся в тот листопад?

Зачем из машин мы выходим?

Зачем за столом мы сидим?
И счетов как будто не сводим —
светло друг на друга глядим.

Мы – дачники, мы – простофили,

очкарики и фраера…
В каких нас давильнях давили —
да, видно, настала пора.

Свинцом небеса налитые,

и пробил раскаянья час,
и все мы почти что святые,
но некому плакать о нас.

На даче сидим у Володи,

поближе к природе самой,
еще и не старые вроде,
а помнится… Боже ты мой!

«Карандаш желает истину…»