Надежды маленький оркестрик

Стоит задремать немного,
сразу вижу Самого.
Рядом, по ранжиру строго,
собутыльнички его.

Сталин трубочку раскурит —

станут листья опадать.
Сталин бровь свою нахмурит —
трем народам не бывать.

Что ничтожный тот комочек

перед ликом всей страны?
А усы в вине намочит —
все без удержу пьяны.

Вот эпоха всем эпохам!

Это ж надо – день ко дню,
пусть не сразу, пусть по крохам,
обучала нас вранью.

И летал усатый сокол,

целый мир вгоняя в дрожь.
Он народ ценил высоко,
да людей не ставил в грош.

Нет, ребята, вы не правы

в объясненьи прошлых драм,
будто он для нашей славы
нас гонял по лагерям.

С его именем ходили

(это правда) на врага,
но ведь и друг дружку били
(если правда дорога).

А дороги чем мостили?

А за все платили чем?
Слишком быстро все простили,
позабыли между тем…

Нет, ребята, хоть упрямы

демонстрации любви,
но следы минувшей драмы
все равно у нас в крови.

Чем история богата,

тем и весь народ богат…
Нет, вы знаете, ребята,
Сталин очень виноват.

Сентябрь

Чем дальше от Москвы, тем чище дух крестьянства,
тем голубей вода, тем ближе к небесам.
Гармоники лесной завидно постоянство,
и гармониста чуб склоняется к басам.

Мелькают пальцы в ряд, рискованно и споро,

рождается мотив в сентябрьском огне,
и синие глаза как синие озера…
Но бремя тяжких дум на их песчаном дне.

Как сладко в том краю, чужих невзгод не зная.

Чем ближе к небесам – тем ненаглядней твердь.
И плачет о своем гармоника лесная,
и на ее слезу попробуй не ответь.

Дом на Мойке

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,
барона,
не просто тротуар исхоженный, а поле – вечно
и огромно,
вся жизнь, как праздник запоздалый, как
музыкант в краю чужом,
отрезок набережной давней, простертой за его
окном.

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,

барона,
все уместилось понемногу: его любовь, его корона,
беспомощность – его кормилица, и перевозчика
весло…
О чем, красотка современная, ты вдруг вздохнула
тяжело?

Меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,

барона,
как между Было и Не стало – нерукотворная
черта.
Ее мы топчем упоенно, и преступаем окрыленно,
и кружимся, и кувыркаемся, и не боимся ни черта.

Прогуливаясь вдоль по набережной, предвидеть

ничего нельзя.
Как просто тросточкой помахивать,
раскланиваясь и скользя!
Но род людской в прогулке той не уберегся от урона
меж домом графа Аракчеева и домом Дельвига,
барона.

Пиратская лирическая