Надежды маленький оркестрик

Волнения не выдавая,
оглядываюсь, не расспрашивая.
Так вот она – передовая!
В ней ничего нет страшного.

Трава не выжжена, лесок не хмур,

и до поры
объявляется перекур.
Звенят комары.

Звенят, звенят

возле меня.
Летят, летят —
крови моей хотят.

Отбиваюсь в изнеможении

и вдруг попадаю в сон:
дым сражения, окружение,
гибнет, гибнет мой батальон.

А пули звенят

возле меня.
Летят, летят —
крови моей хотят.

Кричу, обессилев,

через хрипоту:
«Пропадаю!»

И к ногам осины,

весь в поту,
припадаю.

Жить хочется!

Жить хочется!
Когда же это кончится?

Мне немного лет…

гибнуть толку нет…
я ночных дозоров не выстоял…
я еще ни разу не выстрелил…

И в сопревшую листву зарываюсь

и просыпаюсь…

Я, к стволу осины прислонившись, сижу,

я в глаза товарищам гляжу-гляжу:
а что, если кто-нибудь в том сне побывал?
А что, если видели, как я воевал?

Полночный троллейбус

Когда мне невмочь пересилить беду,
когда подступает отчаянье,
я в синий троллейбус сажусь на ходу,
в последний,
в случайный.

Полночный троллейбус, по улице мчи,

верши по бульварам круженье,
чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
крушенье,
крушенье.

Полночный троллейбус, мне дверь отвори!

Я знаю, как в зябкую полночь
твои пассажиры – матросы твои – приходят
на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды,

я к ним прикасался плечами…
Как много, представьте себе, доброты
в молчанье,
в молчанье.

Полночный троллейбус плывет по Москве,

Москва, как река, затухает,
и боль, что скворчонком стучала в виске,
стихает,
стихает.

Медсестра Мария

А что я сказал медсестре Марии,
когда обнимал ее?
– Ты знаешь, а вот офицерские дочки
на нас, на солдат, не глядят.

А поле клевера было под нами,

тихое, как река.
И волны клевера набегали,
и мы качались на них.

И Мария, раскинув руки,

плыла по этой реке.
И были черными и бездонными
голубые ее глаза.

И я сказал медсестре Марии,

когда наступил рассвет:
– Нет, ты представь: офицерские дочки
на нас и глядеть не хотят.

Новое утро

Не клонись-ка ты, головушка,
от невзгод и от обид.
Мама, белая голубушка,
утро новое горит.

Все оно смывает начисто,

все разглаживает вновь…
Отступает одиночество,
возвращается любовь.

И сладки, как в полдень пасеки,

как из детства голоса,
твои руки, твои песенки,
твои вечные глаза.

«Настоящих людей так немного!..»

Настоящих людей так немного!
Всё вы врете, что век их настал.
Посчитайте и честно, и строго,
сколько будет на каждый квартал.

Настоящих людей очень мало:

на планету – совсем ерунда,
на Россию – одна моя мама,
только что ж она может одна?

Песенка об открытой двери