Надежный человек

Она не ответила, даже не подняла глаз. Шагала короткими шажками в туфельках на высоких каблуках, которые утопали в снегу, и, как ни старалась, все же вынуждена была временами отпускать его руку, поскольку не успевала за ним. Наконец они добрались до нижней части города, и путь этот занял достаточно времени. Сквозь мутную мглу ночи виднелись ряды крохотных домиков, прятавшихся за черными стволами деревьев, по обеим сторонам от домов тянулись пустыри, кое–где шелестела на ветру неубранная кукуруза. Благополучно, бы добраться до железнодорожного переезда, дальше будет проще…

Окраина спала. Нахохлившаяся за крепко запертыми калитками и темными окнами, над которыми хмуро нависали низкие, сумрачные крыши. От домишек, спрятанных за деревьями и заборами, от сонно мерцавших стекол пока еще веяло тишиной и покоем — до утра, с его тревогами и первыми солнечными лучами, когда солнце покроет стекла золотистым глянцем, было еще несколько часов.

Показался невысокий и довольно крутой холм, на вершине которого размещался кирпичный завод. Теперь дорога будет все время подниматься вверх, пока не уткнется в переезд. До него было совсем близко.

Волох и его спутница по–прежнему безмолвно шли вперед.

«Если навстречу попадется какой‑либо подозрительный тип, придется прижать ее к себе… или самому крепче прижаться к ней… Сколько еще раз нужно будет играть роль влюбленного из‑за вечной конспирации!» - улыбаясь, подумал он.

Издалека донеслось глухое дребезжание автобуса.

 — Не прибавить ли шагу, как ты считаешь? — сказал он, снова крепко беря ее под руку.

В обшарпанном автобусе, освещенном тусклым, зыбким светом — как будто сквозь пыльные стекла пробивались отсветы далеких молний, — обращал на себя внимание изрядно подвыпивший мужчина средних лет: стараясь во что бы то ни стало доказать, что он способен держаться на ногах, гуляка раскачивался из стороны в сторону, точно маятник. На переднем сиденье самозабвенно шушукалась влюбленная парочка. Для них ничего вокруг не существовало.

Четвертый пассажир, одетый в плащ с капюшоном, на котором сверкали не успевшие растаять снежинки, с виду походил на деревенского жителя, какого‑нибудь крепкого, солидного хозяина. Впрочем, судя по одежде, он мог быть и ремесленником, мелким городским служащим. Человек стоял, крепко упираясь ногами в пол, и, казалось, внимательно наблюдал за тем, что происходило в автобусе. Волох уселся в дальнем, темном углу и слегка сдвинул на затылок шляпу, чтоб можно было держать в поле зрения пассажиров. Девушка осталась на ногах. Она застыла рядом с Волохом, закутанная в ярко–синий плащ с пелериной, намеренно низко опустив капюшон, так что видны были только одни губы, слегка подкрашенные. На лоб спадали пряди волос, и для того, чтобы разглядеть что‑либо, ей то и дело приходилось смахивать их в сторону, и тогда открывался ее очень чистый лоб. В такие минуты девушка казалась необыкновенно привлекательной… Волох заметил, что туфли у нее были совсем не по сезону — слишком легкие и к тому же пронзительно красного цвета. Когда она села, он поневоле обратил внимание на ее ноги, длинные и стройные.

В конце концов она села, после недолгого колебания, рядом с ним, постаравшись спрятать лицо от света, и со стороны, наверно, казалась теперь смутной, зыбкой тенью. Подумав о том, что она и в самом деле напоминает расплывчатую тень, он вздрогнул.

 — И все‑таки окажи любезность, сообщи, кому ты обязан этим странным путешествием? — спросил он, пытаясь заглянуть под капюшон, который она нахлобучила по самые глаза.

Девушка резко дернула головой, но было поздно.

Предположение Волоха оправдалось.

 — Впрочем, тебя зовут… дай бог памяти. Ага… не то Бабочка, не то Стрекоза… Если вообще не ангел небесный!

 — Бабочка, — подтвердила она, — только имя это не для всех. Для тех, кто мне симпатичен. И кому симпатична я.

 — Прекрасно, — не растерявшись, подхватил он. — Но еще совсем недавно ты называлась, кажется, Жанной, не так ли? — И укоризненно добавил: — Что же, показалось не слишком благозвучным?

 — И Жанна, и Маша! — с вызовом проговорила она. — Какое нравится, такое беру. Никого это не касается.

 — Но одно дело просто придумать себе новое имя и совсем другое — нести за него ответственность. Что стало бы, если б каждый, скомпрометировав себя, преспокойно менял имя и тем самым считал себя обеленным?

 — В зависимости от условий… Прежде всего для того, чтобы сбить с толку двурушников, людей с двойным дном, — проговорила она, теперь уже более серьезным тоном, хотя по–прежнему избегая встречаться с Волохом взглядом. — Кроме того, есть родители: мамочка, папаша, о которых ни один из вас понятия не имеет. Вам даже представить трудно, до чего несносными бывают старики!

 — От которых тем не менее придется получать наследство! — шутливо и вместе с тем язвительно проговорил он.

Но она не откликнулась на шутку.

 — А что такое «Полиция нравов», вам известно? Вы когда‑нибудь имели с ними дело? То‑то! И никогда не будете иметь…

 — Немного потише, пожалуйста, — прервал он ее.