Надкушенное яблоко Гесперид

А время шло, шло, медленно, но верно. Ползло себе вперед этакой упорной черепахой, которую бесполезно подталкивать, но зато и остановить тоже нельзя. Живот потихоньку рос, и хотя его было, пожалуй, еще почти не заметно, особенно под одеждой, особенно если не вглядываться, Ирина не только ощущала себя беременной на всю катушку, но ей теперь даже казалось странным, как это она была когда-то – наоборот. И почему вообще она не сделала этого давным-давно – так симпатично, благополучно и правильно складывалось все вокруг.

Вернувшийся из своей Америки Сашка, узнав великую новость (Ирина не сообщала ему ничего заранее по телефону, решивши сделать сюрприз), как и следовало ожидать, страшно обрадовался. Теперь он сдувал с нее все пылинки, приходил ежедневно домой чуть ли не засветло и поклялся организовать дела на фирме так, чтобы никуда больше не уезжать, пока все благополучно не завершится. Дети, конечно, восприняли новость с несколько меньшим восторгом, но все же доброжелательно и с пониманием. Теперь они усиленно развивали в себе самостоятельность, что выражалось в том, что Ирина была освобождена от ежедневных провожаний их в школу, потому что с утра ее особенно сильно тошнило, а также от разогревания им обедов по возвращении. «Все равно нет никакого удовольствия, – цинично говорил Лешка. – Мы тут едим, а тебя рядом тошнит. Лучше уж и не вставай». «Ага, – радостно поддакивал Мишка. – а то и мы будем тошнить тоже». Лешка, правда, тут же давал ему привычный подзатыльник, но в целом дети ссорились гораздо меньше. Они как будто сплотились в ожидании нового пришельца, что не могло не радовать. После того, как она сменила номер мобильного телефона, Виктор, похоже, окончательно исчез с ее горизонта и Ирина изо всех сил старалась даже не вспоминать об этом печальном эпизоде собственной жизни, что, впрочем, ввиду ее состояния было не так уж и сложно.

И единственное, что как-то отравляло Ирине существование, был все тот же проклятый токсикоз. Она мучилась с ним всегда, при каждой беременности, и в этот раз он был сильнее предыдущих. Если даже ее не рвало напрямую, что случалось, как правило, больше с утра, то тошнило и мутило постоянно и почти от всего – от запахов, от вида какой-то еды, даже от шума. Единственно, когда она чувствовала себя почти человеком, было, как ни странно, за рулем машины и во время прогулок по улице. Поэтому она старалась по возможности почаще выходить из дому и проводить время в этих авто– и пеших прогулках. Во время них у Ирины даже получалось иногда купить на улице какую-нибудь еду и съесть ее без печальных последствий. Или – если день был удачный – сделать то же самое не на ходу, а в каком-нибудь симпатичном кафе. В крайнем случае там всегда можно было успеть добежать до туалета.

Как-то в конце ноября, гуляя вот так в районе арбатских переулков, она забрела погреться в маленький антикварный магазинчик, которых в округе было натыкано во множестве. Ассортимент в них во всех, как правило, всегда примерно одинаков – десяток-другой картин в отделанных золотом рамах под старину, парочка причудливых кресел, пяток расписных ваз и стеклянный прилавок с выложенными на бархатной подложке старинными и не очень блестщими драгоценностями. Цены на все просто зверские, а шансов найти что-нибудь мало-мальски интересное практически нет, потому что, если оно и появилось здесь когда-то случайно, то двадцать раз уже было раскуплено шатающимися по Арбату праздными иностранцами.

Согревшись, Ирина совсем собралась уже было уходить, как вдруг ее внимание привлекла лежащая на прилавочке одна из брошек. Почему-то она показалась Ирине смутно знакомой, хотя, хоть тресни, она не могла бы вспомнить, где и когда могла видеть нечто подобное. Ирина попросила у продавщицы показать эту штучку поближе, и сонная девушка неспешно отомкнула прилавок, выудила брошь, положила на плоскую плюшевую подушечку и протянула ей.

Брошь, изображающая ветку яблони, была явно старинной, тонкой и хитрой работы. На тонкой золотой, причудливо изогнутой ветке, среди зеленых эмалевых листьев распускался выложенный бриллиантами цветок, а немного подальше висело собственно яблоко – крупный, почти с ноготь, камень желтого цвета. Все это было действительно очень красивым, и, очевидно, безумно дорогим – один только камень такого размера должен был бы стоить целое состояние, а еще ведь и работа, и старина... О том, чтобы купить нечто подобное, нечего было и мечтать, не говоря уже о полной неприменимости этой вещи в домашнем хозяйстве, но Ирина, скорее из вежливости, чем ради любопытства, все же задала девушке за прилавком сакраментальный вопрос.

Девушка вытащила откуда-то из ящика потрепанную тетрадочку, слегка покопалась в ней и назвала цену. В пересчете по курсу это было примерно долларов триста, что было совершенно нереально. Ирина переспросила. Девушка подтвердила названное число. Ирина, не понимая, кто сошел с ума, спросила, сколько это тогда будет в долларах. Девушка достала калькулятор, потыкала в него и сообщила:

– Двести девяносто шесть.