Надо жить

Анна Морозова Надо жить

Женские истории

Часть первая Настя Перфильева

Куда бы я ни направился – оказывается, до меня там уже побывали поэты.

Зигмунд Фрейд

За творчеством Земфиры Настя следила всегда, хотя чувства оно вызывало двойственные. Долгое молчание – целых восемь лет – где-то на краю сознания беспокоило ее, когда она слышала о Земфире. «Разве ей нечего больше сказать? Или она не хочет? А почему?» – думала она. Неужели и так бывает? У человека есть такая возможность быть услышанным! Уж она, думала Настя, не сидела бы молча. Когда она узнала о выходе последнего альбома со странным неблагозвучным названием, то обрадовалась. За Земфиру, за всех поэтов и даже за себя: если у Земфиры получилось прервать затянувшееся молчание, значит, и другие смогут. Даже, может быть, и такие недопоэты, как Настя. Но через радость просачивались тревога и недоумение. Ей не нравились название и оформление альбома, чем-то чужим веяло от списка песен – слишком кратко, слишком англоязычно, слишком актуально. «ОК», «Камон», «Крым», «Абьюз» – о чем эти песни? И она почему-то тянула с прослушиванием альбома, не читала отзывы в Сети. Потом ей попалась фотография Земфиры: ввалившиеся щеки, отчаянный взгляд. «Послушаю вечером», – решила Настя.

Антон был на тренировке, потом собирался в гости к другу. Она дала ему денег на такси и разрешила сидеть у Матвея допоздна. Устроилась на диване, поставила рядом с блокнотом бутылку вина, бокал, шоколадку. Первая же песня «Таблетки» показала, что с антуражем Настя не угадала. Она не стала наливать вина, открывать шоколад. Придвинула карандаш и начала машинально чертить в блокноте, проваливаясь в неровный, жесткий, местами истеричный ритм песни. Получилось что-то типа скачущей кардиограммы. «Ослепший кто-то прячется в яме, ему помочь нужно и хочется, только как?» Она дослушала песню и вдруг расплакалась от жалости к этому кому-то, к себе, к Земфире. Встала за бумажными платочками, высморкалась, чуть успокоилась. И погрузилась в жесткую, тревожную мелодию песни «ОК». Под зигзагом из песни «Таблетки» она нарисовала лицо девушки с большими глазами, чуть похожей на Земфиру, и прическа – наклонный зигзаг – ей подошла идеально. Вместо туловища пристроила дом, трапециевидная крыша которого начиналась сразу на месте шеи девушки. Получилось похоже на матрешку. Образ был добрый: «Дом стоит, свет горит, все о’кей, я о’кей». Только музыка кричала, что все совсем не о’кей. Настя остановила воспроизведение и какое-то время сидела в тишине. Потом поставила третий трек.

«Этим летом» – про пандемию? Похоже. В блокноте появился аквариум, на дне сидит рыба с растрепанным плавником и пишет дневник. «Мои дневники – какая-то боль, какая-то злость, записки со дна». Ей настолько отозвались эти строки, что она опять остановила запись и с минуту сидела молча, пририсовывая к дневнику вертикальный ряд пузырьков воздуха. «Записки со дна». Возможно, есть надежда от него оттолкнуться и всплыть? Или там уже обустроено уютное место с креслом-качалкой из «Икеи» и кучей красивых блокнотов?

Следующая песня под ироничным названием «Пальто» оказалась про расставание и про чью-то смерть: «Закончится крик, и кто-то умрет». Крик вместе с неторопливым «по на-бе-ре-жной» почему-то вызывал ассоциацию с «Криком» Мунка. Умрет – как? Прыгнет с моста? И «закончится крик»? Песня показалась Насте очень личной, почти дневниковой. Но зацепила она не этим. На словах «и прочитать стихи, даже если они плохи» она вздрогнула, и мост в ее блокноте получился кривобокий. Вот! Это прозвучало для нее как индульгенция, не меньше. Осталось где-то взять того, кому можно вот так просто прочитать свои стихи, не боясь показаться смешной и нелепой. Настя нарисовала под мостом небольшие волны и красивые солнечные блики. Ей вспомнились строчки Цветаевой: «Дни мои, как маленькие волны, на которые гляжу с моста». Да, они в чем-то похожи. «За всех – противу всех». Все против нас. Мы против всех. Все, хватит пока Земфиры. И вообще, наверное, хватит Земфиры. Да. Настя поняла, что ни одну из этих песен переслушивать не будет, и дослушивать альбом тоже. Ладно, пора звонить сыну и выяснять, на каком он этапе. Удивительно, но ей теперь даже хотелось, чтобы он нарушил ее одиночество. Чтобы не оставаться наедине со своими мыслями – это слишком больно. Или она до чего-то додумается и окажется перед необходимостью начать действовать. «Сейчас главное сын. Такой возраст… А у меня еще есть время».