Надпись на сердце

— Ты или прикидываешься полным идиотом, или ты весь в своего отца! — рассвирепела Ирэна Николаевна. — Тот тоже всю жизнь трудится, как сорок тысяч ишаков! Господи, два идеальных положительных героя в одной квартире — это невозможно!

— Я тебя предупреждал, — сказал Андрей, пыхтя трубкой, — не читай критических статей о современной литературе... В них специалисты с трудом разбираются, а ты...

— А я домашняя хозяйка с высшим образованием и должна тренировать свой интеллект! — Ирэна Николаевна гордилась тем, что у нее хватало мужества прочитывать произведения критиков от начала до конца. «Это воспитывает волю», — говорила она знакомым.

Глава семейства приехал вечером с работы, выслушал новости и сказал:

— Что ж, Сибирь — это дело. Я сам там в молодости, как знаешь, пять лет колхозы строил. Одобряю, сынку, одобряю. И — слышишь, мать! — чтоб никаких штучек, никаких ходов-выходов, закулисных и подкожных махинаций не было. Не позорь себя, мать.

Глава семейства был действительно главой и противоречий не терпел. Ирэна Николаевна, как только муж появлялся на пороге, сразу же затихала, и у домочадцев наступал период полного затишья.

— Руководящий характер! — говорили про «самого».

«Нет, эти люди думают, что сейчас все еще революция и не нужно заботиться о себе, — злилась Ирэна Николаевна мысленно. — А ведь если мы не будем сами о себе заботиться, то кто ж о нас подумает? Недаром говорится: человек сам кузнец своего счастья...»

Она продефилировала в свой будуар и открыла секретер.

«Господи, как тяжело жить, — продолжала мыслить она. — Муж — большой деятель, но до сих пор не стал интеллигентом. По-прежнему, как тридцать лет назад, пошло называет фужеры рюмками, рефрижератор — холодильником, жалюзи — занавесками, баккара — хрусталем, а стеллажи — полками. Другие на его месте давно пристроили бы Андрюшеньку рядышком, по месту постоянной прописки, а он... Нет, мужчины лишены материнских чувств, это ясно!»

— Мамочка, — в дверь просунулась голова Андрея, — только без проявления пережитков... Никаких попыток — ни-ни! Я тебя давно знаю: что-нибудь ты уже удумала, наверное.

— У меня нет ни одного пережитка, — гневно сказала Ирэна Николаевна, — кроме любви к сыну. Каждый человек при социализме имеет право на один пережиток, об этом я даже в каком-то учебнике литературы читала. И не корчи из себя святого! Хочешь ехать — поезжай. Но я оставляю за собой право облегчить твою судьбу. Да. И не спорь со мной, иначе ты станешь сиротой...

Андрей захлопнул дверь.

Двери продолжали хлопать и весь следующий день и всю следующую неделю. То приходили приятели, то появлялись провожающие, которые бодро хохотали, узнав, что поезд отходит не через три часа, а через три дня, то выбегала в очередной закупочный поход Ирэна Николаевна.

Перед самым отъездом на вокзал в квартиру ворвалась какая-то запыхавшаяся взъерошенная старушка и попросила Андрея захватить «оказию» — пакет одному из инженеров строительства.

— Очень тут важные вещи для него, — тарахтела старушка. — Когда он последний раз в Москву наведывался, так забыл, сердечный... Уж ты передай, касатик, будь добр. Не запамятуешь, милай?

Андрей пообещал непременно отдать пакет в собственные инженеровы руки и аккуратно вложил его в чемодан.

...Когда Ирэна Николаевна вернулась домой с вокзала, то она почти сутки вела себя тихо.

Затем спросила страдающим голосом:

— Нет от бедного Андрюшеньки телеграммы? Как он доехал?

Кто-то из наивных знакомых, заглянувших «на огонек», сказал, что бедному Андрюшеньке еще пять суток ехать до места назначения, но Ирэна Николаевна презрительно взглянула на «умника», и тот сразу же заспешил восвояси.

Через шесть дней пришла коротенькая телеграмма: «Все отлично. Целую», а еще через пять длинный нервный трезвон наполнил ночную квартиру: прозвучал телефонный звонок типа «междугородный».

Голос Андрея Ирэна Николаевна слышала так отчетливо, словно ее и сына разделяли не пять тысяч километров, а пять метров.

Андрей рассказал, как отлично его приняли, как хорошо устроили, какую интересную работу дали. Он познакомился с главным инженером строительства Криницыным, который оказался, по странной случайности, как раз тем самым человеком, которому был адресован старушкин пакет.

Ирэна Николаевна слушала и улыбалась своим мыслям: она-то знала, что ее бывший ухажер Коля Криницын, нынешний главный инженер, прочитав письмо и найдя в пакете фотографию той самой Ирэны, которую тогда звали еще Ириной, Ирой и в которую он был влюблен тридцать пять лет назад, все возможное сделает для ее сына! Пусть пережиток! Пусть блат — наследие проклятого прошлого! Зато единственный ребенок устроен со всеми удобствами!

И она гордо сказала:

— Ты все еще думаешь, что тебя приняли там хорошо из-за твоих прекрасных глаз? Или из-за твоего диплома с отличием? Как бы не так, Андрюшенька. Ведь пакет, который ты передал Криницыну, был от меня... Коля Криницын — мой старый верный друг... Что такое?!