Надпись на сердце

Но радужным мечтам руководителя «ательё» не суждено было сбыться. Он еще пружинисто расхаживал по кабинету, вдохновенно потирая руки, когда позвонил Хорохорин. По растерянному голосу «головных мозгов» директор понял: произошло что-то непоправимое.

— Перехватили, — трагически произнес далекий Хорохорин. — Опоздал я... Уже кто-то другой догадался этот брак к рукам прибрать. Не то парикмахерская, не то магазин готового платья...

Директор, не выпуская трубки из рук, рухнул на пол.

 

Имейте в виду, товарищи клиенты: где-то эти зеркала установлены.

ЗАПРЕТНАЯ ТЕМА

Популярный куплетист Мрякин не удивился, завидев взволнованное лицо конферансье Тютюгова.

— Опять в зале человек пятьдесят всего? — спросил он равнодушно.

— Нет, Мрякуша, сбор полный, — сказал конферансье, — но я тебя по-хорошему прошу: не пой про тещу.

— Так это же мой конек! — рассмеялся Мрякин. — «Как от нашей тещи остались только мощи»! Стопроцентная умора, одобренная руководством! Чудные, верняковые куплеты! А ты — «не пой...».

— Понимаешь, Мрякуша, — залебезил конферансье, — ты же идешь гвоздем программы. А если про тещу споешь — освищут.

— Да что это такое? — изумился куплетист. — Тут что в поселке, тещ нет? Или у здешних тещ ангельские характеры? Тогда завтра же я женюсь здесь, не выезжая из гостиницы! На первой попавшейся местной красавице!

Сказав эти аморальные слова, знатный куплетист робко покосился в сторону занавески, за которой одевалась к выходу его законная супруга, она же аккомпаниатор.

— Тут есть одна знаменитая теща, — объяснил конферансье, — зловредная старуха, можешь полюбоваться — сидит в первом ряду. Так вот из-за нее весь сыр-бор. Меня завклубом специально предупредил: про тещ, говорит, ни-ни.

— Ничего не понимаю. Скажи толком, изверг.

— Она здесь всеми уважаемое лицо. Из-за нее в поселке общественное питание находится на высоком уровне.

— Повариха?

— Да нет, обычная теща без определенных занятий. Но мать жены самого начальника строительства.

— Значит, чтоб самокритики не получилось? Семейственность и вообще? Ясно.

— Ты, Мрякуша, нынче какой-то недогадливый, прости меня, — вздохнул конферансье. — Дело такое: теща до того злюща, что начальника строительства из дому выжила. И ему пришлось в столовых питаться. А в столовых, сам знаешь, как кормят. Вот начальник попитался таким макарчиком дня два-три, да как взялся за перестройку работы! Теперь тут такие столовые, что сюда из городских ресторанов приезжают кулинары ума-разума набираться. А все из-за кого? Из-за тещи. Так что куплеты ты свои пересмотри быстренько, иначе свисту не оберешься...

И конферансье побежал объявлять начало концерта.

КИНОХРОНИКА

Кто извлек Валю Ездакову из толпы провожающих и в последний момент поставил на ступеньку уже движущегося вагона — осталось неизвестным. Ее верный поклонник, кладовщик Яша, клялся, схватившись за чуб, что это он, «рискуя своим земным существованием, совершил подвиг во имя нежных чувств».

Валя, хотя и недолюбливала Яшу за систематическое бахвальство («Хорошо еще, что за похвальбу трудодней не начисляют, а то бы ходить тебе, Яков, в передовиках!» — смеялась она), но, делать нечего, поблагодарила его за помощь.

Действительно, посадка была трудной. И все из-за кинохроники. Митинг, посвященный отъезду лучших колхозниц области в столицу, на Всесоюзное совещание передовиков сельского хозяйства, состоялся прямо на платформе. Все шло как полагается в подобных случаях: после каждого оратора играл оркестр, волновались на ветру транспаранты, стояли с букетами цветов отъезжающие, и щеки их рдели, как кумач флагов.

И вдруг все смешалось: прибыла на вокзал съемочная группа столичной кинохроники. Одной минуты было достаточно режиссеру, чтобы сориентироваться в пространстве и времени. Первый ассистент бросился к начальнику станции задержать отправление поезда до окончания съемок, второй перебазировал оркестр на другой край платформы («А то ваши трубы отсвечивают!»), третий вытеснил отъезжающих на залитую солнцем часть перрона, четвертый пытался выстроить провожающих в стройную монолитную колонну.

Съемочные камеры стрекотали, как влюбленные кузнечики, — неутомимо и бодро. Оркестр бесконечно играл один и тот же марш, словно патефон, пластинку которого «заело»: главный кинодеятель сказал, что именно этот ритм его больше всего устраивает.

Но начальник станции отказался ломать график движения из-за съемок. Паровоз загудел, покрывая звуки духовых инструментов и шум толпы, буфера воинственно лязгнули, вагоны сделали шаг в сторону Москвы.

Вот тут-то и началась авральная посадка. Отъезжающим нужно было вырваться из рук кинохроникеров, пробиться через толпу провожатых и успеть вскочить в поезд.

Вале Ездаковой, как самой знаменитой девушке области, было труднее всех: ее снимали сразу трое операторов.

И если бы не помощь Якова, прибыла бы она в Москву следующим поездом, с опозданием на сутки.