Казалось, что его тело обратилось в один сплошной синяк, и при каждом действии – даже простой мысли – этот синяк начинал неприятно ныть. Утро ли, вечер ли, понедельник или пятница – все было одно: упорная, противная, ноющая боль, от которой хотелось рвать одежду.
– Ну, как ощущение?
Перед ним возникло зеркало. С. поднял взгляд. Одно сплошное месиво из мрака, отчаянья и тоски. Разве может человек иметь такую харю? Разве может мужчина иметь такую харю из-за какой-то девчонки?!
– Ха-ха-ха!
С. прогорел настолько сильно, что в душе не осталось ни единого чувства кроме абсолютного равнодушия ко всему в этом мире. Казалось, что он умер, но тело все еще вело деятельность, как курица, после того, как ей снесли голову. Да, С. больше ничего не чувствовал. Ему понравилось это ощущение. Любовь? Нужна ли она, если заставляет так сильно страдать? Его сердце всю жизнь было сильнее головы, и это ему порядком поднадоело. Больше не надо. Больше ничего не надо. Ничего, кроме спокойствия.
С. посмотрел на свои руки. Теперь это были лишь
– И как, теперь ты свободен? К этому ты шел, стараясь заживо похоронить Мари в своей душе? – спросил Голос.
Он победно усмехнулся. Уверен, что он даже облизался.
Ближе.
Еще ближе.
Миллиметр.
И… меня снова спасла Тень…
…Где-то вдали с гулом проносится машина. Сегодня на нас не падает рассеянный желтый свет фонаря – он сломан. От октябрьской прохлады хочется прижаться к ней. Но я так и не прижался. Чернота этой ночи спрятала нас. Никто не услышит, никто не увидит, никто не осудит.
В темном дворе притаились дома. Ветер качал нищие кроны деревьев. На канализационном люке спала кошка. Я сидел на скамейке, вытянув ноги, и смотрел на причудливые фигуры из пластиковых бутылок возле подъезда. Мари сидела рядом в ожидании чего-то.
– О чем думаешь? – звучит ее голосом.
Я помню этот вопрос лучше чем что-либо еще. Она слишком часто спрашивала это, а я – идиот – слишком часто отвечал: «О тебе», чем вызывал ее милую улыбку.
Она погрустнела.
– Значит, все закончилось?
Я перевел на нее равнодушный взгляд. Уверен, что он был именно таким. В ее голубых глазах, казалось, сидит та Тень, которая раз за разом спасала меня от падения на самое дно. Но своим взглядом я убил и ее.
Хватит.
– Больше тебя нет.
Тень не обнимала меня. Я двигался по улице совершенно один. Но в этот раз я не был одинок.
Раньше я жил, кажется, от одной надежды на любовь к другой, но сейчас мне вдруг стало плевать на все. В страданиях я научился жить один.
Где-то в стороне послышался смех. Наш смех. Я остановился и перевел взгляд на темные дворы. Саша и Мари стояли в свете мигающего фонаря. Шепот. Робкое дыханье. Несколько секунд молчания, и… она обняла его. Вскоре ее лицо озарилось нежностью, настолько сильной, что он чуть не расплакался от умиления. Ее губы робко потянулись к его губам; ее глаза, полные смущения, закрылись, точно сдавшись. Конечно, в первый раз все вышло очень неловко и забавно, но он все равно чувствовал, как постоянная тупая печаль уходит из сердца, заменяясь верой, надеждой и любовью.
Задувает холодный ноябрьский ветер; но они не чувствуют его. По всему телу разливается долгожданное счастье, согревающее изнутри, как коньяк. Он смотрел на нее и не мог поверить; но ее блестящие глаза говорили сами за себя.
Я долго смотрел на эту картину, а потом устало вздохнул и пошел дальше, сунув руки в карманы.
Ничего из этого так и не сбылось. Но даже эта картина прошлой мечты не сбила меня с ног, как раньше.
Я закрыл глаза и мысленно послал все к черту. Позади бушует море тьмы, накрывая корабли моих надежд и мечтаний.
Я научился быть один. Больше мне ничего не нужно. Ничего, кроме спокойствия.
Я фланировал по сумеречному городу, вдыхая сырую ночную свежесть. Мимо мелькали пустые силуэты, озаренные счастьем. В их руках свечи, которые не смогли зажечь мы с Мари. Я смотрел на них и… был спокоен. Я больше не выл от одиночества.
Закрыл глаза. Тьма разом уничтожила все – одной волной с дикими шумом снесла весь город и всех людей.