Надувной ангел

С улицы донеслись звуки отъезжающей машины. Гурджиев выглянул в окно – «Брабуса» у входа в подъезд уже не было. Фуко начал обнюхивать штанину Чикобавы. Гурджиев знаком показал Нугзару на кресло:

– Садись.

Тот сел, заскрипев, как старый шкаф, с трудом согнув одеревенелые конечности.

– Кто знает, что ты здесь? – Гурджиев присел на край дивана.

– Ни-и-кто, – Чикобава еле ворочал языком.

– Что ты сказал водителю, куда поедешь?

– К Манане.

– И Манана не знает, где ты сейчас?

– Не-ет.

– То есть, – Рай каждое слово произносил с выражением и одновременно пристально вглядывался в окровавленные глаза Чикобавы, – никто не знает о твоем местонахождении?

– Ни-никто.

– Очень хорошо, – Гурджиев улыбнулся в усы, протянул Чикобаве раскрытую ладонь: – Дай свой мобильный.

Чикобава с трудом, скрипя и хрустя, достал из кармана брюк телефон, протянул Гурджиеву. Тот открыл аппарат, вытащил батарейку и сим-карту, разобранный на куски телефон положил на стол и вдруг подобрел, будто один исполнял роль и злого, и доброго полицейского. Он сказал Нугзару:

– Напоминаешь мне кого-то.

Чикобава попытался улыбнуться, но не смог справиться с мышцами лица, будто они стали резиновые.

– Арнольд Чикобава приходится тебе кем-то? – допытывался Гурджиев.

Фуко отстал от брюк Чикобавы, оперся головой о колено Гурджиева.

– Н-не знаю, – Нугзар вывернул губу, – кто такой Арнольд Чикобава?

– Был один… – Гурджиев потер ухо Фуко. – Вспомнил просто… Чай? Кофе?

– Пусть будет чай, – захрипел Чикобава.

Горозии молча глядели на штабель денег. У Нико в мозгу работал калькулятор: он снова и снова прокручивал и распределял прокрученный со всех сторон и тысячу раз распределенный миллион. Если бы Нино ничего не имела против, то кроме квартиры в Ваке и мебели для нее этого миллиона хватило бы на дачу в Кикети,[12] и еще на две хорошие машины и, что самое главное, хватило бы на исполнение давней мечты Нико. К счастью, благодаря мировому кризису в Тбилиси все продавалось за полцены. Мечтой Нико была собственная кондитерская, магазинчик сладостей, а при нем – своя пекарня. Чуть ли не наяву видел за слегка запотевшими стеклами холодильника разнообразные торты и разноцветное мороженое, ломящиеся от пирожных прилавки, шоколадные фигурки, завернутые в фольгу, пирамиды печенья, набитые зефиром и цветными конфетами большие прозрачные банки…

Тем временем Нино равнодушно смотрела на фиолетовые банкноты, словно перед ней лежали не наличные, а игрушечные деньги из «Монополии». Это ведь сложно – не задуматься над миллионом хотя бы на секунду. Тем более когда он у тебя в руках. Когда понимаешь, что это твой миллион. Хочешь – закинь в камин, хочешь – сложи самолетики и пусти из окна. Аккуратно разложенные деньги странно подействовали на Нино, погрузив ее в своего рода наркотический анабиоз – тело и мозг полностью отключились. На самом деле ее мозг сейчас был похож на крошечный адронный коллайдер, по которому мысли носились, как элементарные частицы. Из-за этой скорости у Нино и не получалось думать.

Тем временем деньги открыли у Нико второе дыхание. Кроме кондитерской он представил, как ездит по слегка опустевшему осеннему Тбилиси на красном «Феррари»… Вечер, уличные фонари только что зажглись; моросит, силуэт машины красным цветом отражается на мокром асфальте, узкие ручейки дождя криво извиваются по ветровому стеклу. Он пристегнут, подобно пилоту самолета-истребителя, стоит слегка нажать на педаль, и машина полетит пулей – ведь в двигателе заперты пятьсот сумасшедших лошадей, а из динамиков еле слышно доносится какой-то минимал…

Когда Нико очухался от своих мыслей, «Курьер» все еще транслировал без комментариев демонтаж памятника Сталину – подъемный кран так и держал повязанного вождя, как кита, а Гурджиев и Чикобава угощались чаем и беседовали как старые друзья. Точнее, чай пил Гурджиев, и он же вел беседу, а Чикобава неподвижно сидел в кресле, как манекен. С тем же успехом Гурджиев мог бы поговорить и со стеной. Его это не особо волновало – в лице Чикобавы он нашел идеального слушателя. Время от времени он брал с тарелки немного изюма и запивал его чаем, в другой рукой трепал за ухо Фуко, положившего голову на его колено. От удовольствия собака зажмурилась и, казалось, улыбалась.

– Знаешь, что тбилисское метро самое уникальное в мире? – Гурджиев спросил у Чикобавы.

– Н-не знал, – признался Чикобава.