— Привет, Крам. Извини, что так поздно, но у меня есть кое-какая информация.
— Давай. Привет, друг, — протянул ему руку для пожатия, после чего мы присели в кресла.
— Как Мия?
— Ничем обрадовать не могу.
— Понятно. Наверное, просто мало времени прошло.
— Может быть. Все же срок был большой, и… Сам понимаешь, малыш пинался. Там был человечек. Уже даже не зародыш, а полноценный малыш. Да на седьмом месяце рожают, а нам оставалось меньше двух месяцев проходить.
— Могу только представить, как вам больно, — покачал головой Макс, и я знал, что он искренен. Вечно веселый друг, который при любых проблемах шутит, сейчас был хмур как никогда.
— На себя мне плевать, а вот за свою женщину, за ее боль, я готов на многое.
— Что любовь творит с людьми, — задумчиво произнес Оболонский и, вздохнув, протянул папку.
— Что там?
— Интересная информация. Как знаешь, камеры видеонаблюдения ничего не дали. А точнее мы четко увидели, что в кадре была именно Виталина.
— Бл*дь, Макс, да я до сих пор не понимаю, как такое возможно! Ну не имею я права думать на нее, не имею. Даже несмотря на то, что она на видео.
— Я тебя прекрасно понимаю. Но есть некие нестыковки.
— Ты о чем?
Я открыл синюю папку, сразу же заприметив прикрепленную скрепкой фотографию своей сестры. Но вчитываться не стал, перевел взгляд на Кукурузника.
— Мы делали запросы во все учреждения для того, чтобы именно по фото определить имя девушки. И из всех, из всех, Никит, а ты понимаешь, сколько таких заведений в Харькове, нам ответили лишь из одного.
— И?
— Не знаю, поймешь ли ты меня.
— Не томи, и так не легко, — не терпелось услышать правду, чтобы скорее наказать обидчика.
— Да, прости. Так вот, нам ответили из детдома. На фото — Миронюк Виктория Степановна. Девчонке шестнадцать лет.
Если честно, мне это имя ни о чем не сказало, разве удивило, с какой стати Виталина оказалась Викторией.
— Не понимаю. Виталина — это Виктория? Что за бред?
— Тебя только имя смутило? — удивленно спросил друг, смотря на меня неуверенным взглядом.
— Просто я не понимаю, сестра всегда была Виталиной, и вовсе не Миронюк.
— Ну естественно! Странно было бы, если бы ее звали Виктория, не правда ли?
И только сейчас до меня дошло. Макс же не знает того, что знаю я.
— Макс, ты, конечно, извини, я сейчас скажу то, что ты услышишь впервые, но… у меня были на то причины.
— Мне начинать бояться? Принести щит, чтобы ты меня не пырнул?
— Бля, да прекрати ты, совсем не до шуток.
— Ладно, вещай.
Я отбросил папку в соседнее кресло. Поднялся и, пальцами проведя по волосам, подошел к окну, устало смотря вдаль. Не должен был я этого делать, но раз Оболонский мне помогает, я просто не имею права скрывать этот факт. Надеюсь, мама меня поймет.
— На самом деле Витлина… ее изначальная фамилия Озолина. Озолина Виталина Игоревна.
— Не понимаю.
— Друг, только я тебя умоляю, ни слова Лине, иначе мне родители не простят.
— Хорошо. Давай говори, что за секреты?
— Виталинка детдомовская, — сказал и словно в воду прыгнул. Впервые вообще позволил себе думать об этом.
— Чего? Ты серьезно? — ошарашенно уточнил Макс, подскакивая с кресла.
— Да. У нас в семье об этом не говорится. С первого дня, как только родители ее забрали домой, она стала родной. За семейным советом было принято, что малышка никогда не узнает, что мы ей не родные. Мама в ней души не чаяла. Виталинка была крошечным ангелочком с красивыми карими глазами. Она уже не могла быть чужой.
— Я поражен, Никит. Правда.
— Я действительно запретил себе думать, что она детдомовская, и когда Мия мне рассказывала свою историю, я так болезненно переживал это. Просто выслушать — это уже большой труд.
— Ты знаешь, как Виталина оказалась в детском доме?
— Знаю. Но я ни разу этого не вспоминал. Ты хочешь услышать?
— Да.
— Мы говорим об этом в первый и последний раз. Поверь, и одного раза много будет.
Для меня действительно было больной темой говорить о том, что Виталинка из детдома. Собственно, как и моя любимая. А все потому, что я сам рос в любви и заботе и искренне не понимал, как родители могут предать своего ребенка.
— Ее мать алкоголичка. Бухала, как мужики не бухают. Естественно не работала, и потому надо было искать деньги на бутылку. А где их искать, кто даст ей денег? Дураков не много. И у этой чокнутой, по всей видимости от недостачи алкоголя в ее организме, пошел сдвиг мозга. Она взяла месячную малышку и пошла в переход.
— Что ты имеешь в виду?
— Она пошла продавать ее.
— Е*ать, ты серьезно?
— Макс, время шуток закончилось.
— Прости. Но млять, как это возможно?
— Для таких сук нет ничего святого. За бутылку и родину продадут, слышал такое? — обернулся к другу, и когда тот кивнул, я добавил: — Вот и эта за бутылку ребенка продала.
— Неужели есть такие идиоты, которые купили ребенка? Но это же не колбасу на рынке менять!