Наедине с булимией. Обретая себя.

на единственно верную тропу. Спасибо тебе за то, что ты была в моей жизни! Мне кажется, что

мало кто мог бы похвастаться тем же, чем могу теперь я. Спасибо.

Было похоже, что от сказанных мной слов Она растрогалась, но постояв ко мне спиной две

минуты, Она бодро повернулась ко мне на каблуках, поправила волосы и ответила:

– Не буду скрывать - мне было приятно услышать то, что ты мне сказала. Пришло время

прощаться. Ты проделала долгий путь.

– Ты уходишь? Совсем? Куда?

– Я ухожу туда, где меня никому, кроме тебя, не будет видно, на такое время, пока я не

понадоблюсь тебе снова.

– Но ты мне всегда нужна! – Я возразила слишком рьяно, и Она укоризненно помахала рукой.

– Нет, не так. Когда я понадоблюсь, чтобы снова искать тебя саму.

– Разве такое сможет произойти снова?

– Жизнь непредсказуемо длинная штука, и в ней может произойти что угодно. Если однажды ты

почувствуешь, что сходишь с ума и не справляешься – я вернусь. Вернусь сама. Хотя, что-то

подсказывает мне, что ты будешь не рада снова меня видеть в тот момент, но я все равно буду

рядом – ведь я часть тебя. А теперь – до встречи.

Она грациозно махнула рукой, печально улыбнулась и выпорхнула из комнаты. Я ощутила лишь

теплый летний ветерок, скользнувший по занавескам и небольшое разочарование от

высвободившегося места в душе.

Глава 5.

– Я люблю тебя. – Артур пощекотал меня моей же косичкой и поправил сползающую с моего

плеча лямку майки.

– Я тебя тоже.

Мы сидели на берегу Красного моря и любовались закатом. Я смотрела на ярко-розовое зарево

неба и в очередной раз удивлялась волшебству единения человека и огромного водного

пространства.

После дорожных впечатлений, наблюдения за природой и созерцание пейзажей были моим самым

любимым занятием. Иногда мне казалось, что я могла бы всю жизнь провести, сидя на берегу

моря, с босыми ногами, зарытыми в теплый пушистый песок, и вдыхая острый соленый воздух.

«Пейзажетерапия» – я никогда не слышала такого слова, поэтому с полным правом считала себя

его создателем. Именно захватывающие дух пейзажи являлись предшественниками переломных

моментов в моей жизни, запоминались навсегда и четким снимком отпечатывались в сознании.

Громады гор, бесконечность неба, причудливые пушистые стога облаков и пугающая глубина

морей – что может быть прекраснее? Природа всегда будет на шаг впереди, сильнее, мудрее и

выше людей, и это радовало и успокаивало меня, как ребенка радует и успокаивает присутствие

взрослого рядом.

– Мила, за что ты меня любишь?

– Просто люблю.

– Ну, за что?

Подобный разговор повторялся снова и снова, и меня это начинало со временем пугать,

раздражать и отталкивать.

Насколько тяжело человеку признаться в любви другому в первый раз, настолько же легко и

непринужденно повторять это снова и снова после, вытряхивая из могучих слов последние крошки

искренности и волшебства.

Первые признания Артура радовали, волновали и возносили до небес, а последние напоминали

ежечасный бой часов, на который я, словно кукушка, должна была отвечать свое «ку-ку», и это

угнетало.

Иногда мне казалось, что Артур пытался из своих признаний соткать незаметную, но прочную

нить, связывающую меня по рукам и ногам, не дающую подумать, вздохнуть, улететь. Эта нить

была тросом между небом и землей, моими мечтами и реальностью.

«Неужели любовь есть желание поработить, привязать, поглотить? Может, тогда я не умею

любить? Но что за чувство тогда живет внутри меня – огромные порхающие бабочки, цветастые

поющие птицы и мохнатые зеленые гусеницы на раскачивающихся от легкого ветерка пахучих

листьях земляники? И почему так хочется петь, плясать, целовать и любить? Что растет во мне и

требует песни о жизни?..»

Эти выводы терзали меня, и мне снова хотелось исчезнуть, испариться, сойти на нет. Однако я

прогоняла их прочь со словами о том, что их время еще не пришло, и все проблемы нужно решать

постепенно, друг за другом, аккуратно расчесывать, как спутанные волосы – легкий взмах

расчески сверху и глубже, глубже, глубже, аккуратно, нежно и терпеливо. До тех пор, пока вся

шевелюра не засверкает ровным отражением шелка.

«Размышления о любви – это другая история», - решила я и запретила себе впредь думать на эту

тему, тем более что теперь у меня появился другой ориентир – мы ждали ребенка.

Беременность заполнила собой все вокруг: пустоту, тоску, тревогу, ожидания, стремления –

отныне все концентрировалось там, внутри, крепко переплетаясь с осознанием участия в чем-то

важном и сверхъестественном. Я была орудием Творца, и чувство созидания превращало все

остальное в бледно-желтые обесцвеченные тени.

Жизнь улыбнулась мне широкой улыбкой, и я снова катилась на гребне волны – избалованное,

любимое дитя судьбы, блудная дочь, вернувшаяся в родной дом. Сплошная радость, как в нирване.

Я все чаще стала с благодарностью вспоминать о Ней, но ужасалась мысли о Ее возврате, зная, что

визит этой нетактичной гостьи будет долгим. Я боялась возобновления булимии и погружения в

собственные мысли.

Однажды, наблюдая за собой в зеркале, мне стало страшно. Я обернулась, услышав злобный смех.