- Сакура, мы сегодня будем играть в парикмахерскую или я буду волшебником?
- Ты у меня будешь как профессор Снейп, - съязвила девушка, потянувшись к нему и с осторожностью поцеловав прямо в губы. От такого Монаэль густо раскраснелся, опустив длинные ресницы, так что Сакура засмеялась над ним, да ещё и с такой нежностью, что он покраснел ещё больше. – Такой же весь в чёрном, такой же холодный, отстранённый и…
- Я не холодный, я горячий, - возразил он, обиженно опустив голову.
- А, ну да, - кивнула Сакура, поцеловав его в макушку, - ты же демон, значит, ты точно должен быть горячим. Всё, вставай с меня и показывай своё волшебство.
Он вдруг резко вскочил, но, правда, потом, видимо, передумал, снова ложась на Сакуру всем своим телом. Девушка вскрикнула от неожиданности. Чёрт, он из неё весь воздух выбил. Она от такого опять засмеялась. Так получилось, что он теперь лежал между её раздвинутых стройных ног, и Сакуре пришлось обхватить ими его торс. Ну да, она отговорилась от совести, мол, удобно ей было так. Да и ему, в принципе, тоже хорошо. А что же, волшебства он своего показывать не будет? Однако, вот уже когда Сакура готова была обидеться на него и спихнуть с кровати, он вдруг поднял ладонь, на указательном пальце которой загорелся самый настоящий огонь. Сакура вытаращила глаза, усмехнувшись. Такое, конечно же, она видела впервые и не могла ничего сказать. От того, что он сейчас делал, встал комок в горле, а он повернул голову к ней, улыбнувшись и спросив:
- Нравится?
Девушка закивала. Конечно, до огня невозможно дотронуться рукой, да она наверняка обожжётся… однако Сакура хотела попробовать, уже протянув руку к этому огню, который до сих пор горел на его длинном пальце, но Монаэль вдруг резко отдёрнул её руку в сторону, погасив огонь. Образовалась лёгкая дымовая завеса, но он всё равно держал её за руку, словно боясь, что она обожжётся.
- Адский огонь нельзя трогать, - строго пояснил он, повернув голову и с укором посмотрев на Сакуру, - это может быть опасно. Он очень сильно жжётся.
- Тебе ведь не бывает горячо? – вздохнула Сакура, опустив глаза.
Он так и держал её за тонкое запястье, пытаясь заглянуть в ярко-изумрудные глаза девушки. Она вдруг подняла глаза, чуть улыбнувшись и покраснев. И чего он так смотрит? Она очень хотела ему сказать, чтобы он так не смотрел на неё, но не могла. Чёрт, и в кого же у него глаза такие? Уж точно не в Люцифера, ведь у него наверняка просто ужасные глаза. «Да, а ещё у него катаракта», - дополнила совесть, а Сакура усмехнулась, покачав про себя головой. У этого демона явно были глаза его матери. Кажется, он не возражал против мысленной гипотезы Сакуры, так как улыбнулся, а щёки стали наливаться краской смущения. Сакура продолжала улыбаться. Да, у него точно глаза матери, ведь у демонов не бывает таких добрых и в то же время открытых глаз. От отца ему достался какой-то холод в глазах… а от матери забота, волнение и… любовь? Почему? Сакура уже больше не могла смотреть в его глаза, ведь Монаэль даже не моргал. Он усмехнулся:
- Вижу, тебе тяжело это делать…
- Брось, просто… - пыталась возразить девушка, однако у неё этого не получилось, и она тяжело вздохнула.
Её руки постепенно сами собой поползли вдоль его стройного тела, а Монаэль только и мог, что следить за тем, чтобы они не заползли туда, куда не нужно. Впрочем, ему было всё равно. Если бы он мог признаться себе, то сказал бы, что этой девчонке, этой чертовой смертной, он может позволить всё, что угодно. Даже если у него нет сердца. Однако он слышал от отца, что сердце можно обрести вновь, если его кто-то уж очень сильно полюбит. Правда, Монаэль и сам не мог понять, какими такими судьбами у него снова возьмёт и вырастет сердце в груди. Это же просто невозможно! Для него сердце было как дерево.
Например, когда он родился, можно было сказать, то это деревце только начало расти. Его поливали родительской любовью и заботой, нежностью, которую дарила ему мать… а потом это дерево резко стали колоть, когда отец спустя двадцать лет после рождения Монаэля явился и забрал его в ад. А потом произошло самое ужасное: его просто-напросто срубили окончательно, не давая больше кровоточить ярко-красной кровью рубинового цвета вместо смолы. Подумав о том, что пришло ему в голову, Монаэль опустил глаза - всё же так отвратительно, когда нет сердца. Когда он сейчас лежал на Сакуре, то затылком чувствовал, как колотится её сердце: сначала оно билось размеренно, а потом, когда он снова лёг на неё и замолчал, оно стало биться гораздо быстрее. И он мог словно бы прочитать то, о чём она думает, по стуку её сердца. Её руки гладили его грудь, словно удостоверившись в том, что на месте сердца у него ничего не бьётся, а затем поползли гораздо ниже, к рельефному прессу, скрытому под водолазкой.