Наедине с одиночеством. (сборник)

Она одевалась, быстро умывалась, уходила на работу, я не мог отвести глаз от ее потрескавшихся рук. Я не спеша выпивал кофе с молоком, который она готовила мне перед тем как уйти (я добавлял в кофе немного коньяку или рому), медленно одевался. Снова встречал ее, когда пил в ресторанчике аперитив, она была вся в работе, впечатление такое, словно передо мной — кто-то другой. Потом был обед. Безуспешная попытка пойти, как она советовала, погулять или повидаться с друзьями. Я пытался, но ничего из этого не выходило, я возвращался домой, дожидался, когда наступит время вечернего аперитива, время ужина, время возвращения — уже вдвоем — домой. Иногда она докучала мне своими разумными советами, но делала это все реже и реже, чаще всего мы вообще не разговаривали. Шли под руку по нашей улице, поднимались по лестнице, входили в квартиру. Я рассеянно читал газету и, переполненный желанием, ждал, пока она разденется. Потом набрасывался на нее. Любовь походила на бросок в пропасть, на форму отчаяния, способ умереть, принимая смерть. Затем мы сразу же засыпали. Вскоре я просыпался и продолжал свои хождения по квартире с сигаретой в руке. Меня охватывала тревога: как долго будет она сопротивляться такой жизни? Это была здоровая женщина, она не могла долго противостоять тому, что врачи назвали моей неврастенией.

Время от времени я говорил себе, что нужно предложить ей оставить работу. А затем передумывал. Она ни на что не рассчитывала, но я вполне мог ее содержать. Однако я не был уверен в том, что мы можем стать новыми Адамом и Евой. Непосильная задача! Мысль о том, чтобы родить Каина, обращала меня в панику. Какая глупая идея, говорил я себе в плохие минуты, пытаться все начать сначала, как раз в тот момент, когда мы подошли к самому концу. Вместе с тем я и сожалел о том, что кто-то мог бы родиться, жить, однако так и не появится на свет. Столько приключений, столько любовных переживаний, столько всего могло бы у нас быть, если бы мы умели жить и ценить каждое мгновение. В конце концов, все это лишь литературщина. Воспоминания, которые питало мое детское чтение нравоучительного характера.

Присутствие официантки было в этот момент для меня бесконечно полезным. Когда я смотрел на ее потрескавшиеся руки, мне становилось больно; если бы она хоть немного за ними ухаживала, то ее руки были бы очень красивыми. Она и сама была красива — миниатюрная, с длинными ресницами, замечательными черными глазами, выразительным лицом. Что же — она все время будет рядом, всю жизнь, до конца? Уже согбенная, а я ковыляю, опираясь на палку, — картина эта ужасала меня. Чтобы представить ее себе, достаточно было посмотреть в окно. По улице проходили сотни старых людей, сгорбленных, опирающихся на трости. Я вспоминаю об одном митинге стариков. Покашливая, они говорили, что жизнь прекрасна, требовали увеличения пенсий и возвращения в ряды работающих сограждан. На самом деле я был более старый, чем они. Мысль о том, что я могу дать официантке лучшую жизнь, переплеталась со всеми этими мыслями. Что делать? Ведь до настоящего времени все хорошо шло, вернее неплохо. Завтра посмотрим. И она, и я, мы, возможно, очень скоро умрем. Она, наверное, раньше. Меня преследовала тревожная мысль о возможном несчастном случае, и я долго в нерешительности топтался на месте, прежде чем перейти улицу.

Когда она проснулась, я с улыбкой во все лицо и самым благородным его выражением промолвил:

— Я давно хочу тебе сказать: ты можешь больше не ходить на работу. Ты же знаешь, у меня достаточно денег.

Она ответила, что ожидала этого предложения с самого начала нашего совместного проживания. Но и она колебалась, не только я. Она уже успела почувствовать, как это трудно — жить с неврастеником. Все время заниматься мною, утешать — это нелегко, очень нелегко. Кто-то пообещал ей другую работу, более того, этот кто-то нравился ей.

— Ты хочешь оставить меня? Скоро?