Наедине с собой или как докричаться до вас, потомки! Дневниковые записи 1975-1982

Я люблю “Кола Брюньона”, этот шедевр мировой литературы. Спрашивается, кто такой Кола Брюньон? Гражданин французкого города Кламси, обыкновенный резчик по дереву, каких немало, а его знает весь мир. Узнал, благодаря бескомпромиссному таланту Ромена Роллана. Вот что такое искусство, не боящееся правды жизни.

Любители устойчивого голубого покоя, играющие с правдой в поддавки, могут о Брюньоне и не мечтать. Такой писатель уже вне искусства, будь он талантлив или бездарен. Талант – это поиски правды, а Брюньон- результат этих поисков, счастливый их итог, попадание ее в яблочко. Только самым счастливым, активно ищущим, бескомпромиссным писателям удается достигнуть такого итога.

Я так часто вспоминаю о правде, потому что мы иногда к ней относимся, как к казанской сироте. Будто она не так уж важна, можно и без нее обойтись. Правдобоязнь – это порок серьезный, и бороться с ним нужно со всей серьезностью. Борьба эта осложняется еще тем, что любители голубого покоя скрывают свою правдобоязнь. Они говорят: “Мало ли, что в жизни бывает. Мы должны воспитывать людей на положительных примерах". Стремление воспитать на положительных примерах само по себе не может вызвать возражения. Собственно, литература этим и эанимается. Но у этой литературы имеется и другая миссия – обнажатъ недостатки, говорить о них в полный голос, так же как о положительных явлениях в нашей жизни. Однобокое отображение жизни, кроме всего прочего, вызывает у читателя протест, возмущение, подрывает доверие к нам, писателям. Игра с верой, доверием людей – опасная игра.

Призыв воспитывать молодое поколение на положительных примерах – ничем не прикрытая уловка увести литературу от недостатков, бегство от правды в кусты. Это кукушонок, пробравшийся в наше гнездо.

Шуточная фраза: “Нам нужны Гоголи, которые бы нас не трогали" – горькая шутка. Потребность в критике испытывали даже ханы, мелики, короли, императоры, которые держали при дворе шута. В его обязанности входило высмеивание недостатков своего властелина. Иногда это кончалось плачевно, шута жестоко наказывали, но никому из владык и в голову не приходило упразднить шутовскую должность, он всегда был нужен двору.

Предание сохранило одну притчу про шута, жившего в давние-предавние времена. Один китайский император, решившись увековечить память о себе, призвал летописца и повелел: "Записывай все мысли, которые я буду изрекать".

– Как будет называться этот труд? – спросил летописец.

– Тысяча и одна истина, – ответил император.

Сидевший рядом шут тотчас же внес поправку: "Тысяча и одна сказка".

За свое остроумие, повествует предание, шут получил тысячу и один удар по пяткам и… награду за честную службу.

Писатель Багиш Овсепян, участник Великой Отечественной войны, написал книгу о войне: "Сеятели не вернулись". Он описал войну такой, какой видел ее: трудной, опустошительной, знающей не только победы, но и поражения. Не только радость наступления, но и горечь поражений. Роман этот не сразу пробил себе дорогу к читателю. Но когда книга все же вышла в свет, – такова судьба любого талантливого произведения, – она сразу обратила на себя внимание, получив широкое признание не только в республике, но и далеко за ее пределами.

Нелегкая судьба выпала на долю романа Анаит Саинян "Тоска". Более пяти лет пылился он в портфелях издательств, не торопились его издавать. А когда он, наконец, увидел свет, сразу нашел добрый отклик в сердце читателя, получил хорошую прессу.

Такие же трудные "роды" сопутствовали почти всем произведениям Гранта Матевосяна. Причем, эти препоны появились перед ним сразу, как только он переступил порог литературы, с первой публикации. Многие повести этого признанного союзным читателем талантливого писателя печатаются на родном языке после публикации их на русском.

Позволительно спросить: почему такая немилость по отношению к книгам, в которых дышит реальная наша жизнь со всеми ее достоинствами и недостатками? Как не вспомнить Лермонтова, сказавшего: "Довольно людей кормили сластями; у них от этого испортился желудок: нужны горькие лекарства, едкие истины". Скажите, проповедники голубого покоя, поборники сластей, вам не страшно от этих слов, от грозного предупреждения поэта? Не о вас ли, мнимые апостолы, Герцен писал: “Остановись, одумайся. Знаете ли, куда вы идете? Посмотрите – душа убывает".

А вот вам еще одно предупреждение, – Пришвина, – которое и сейчас звучит как набат: "Русская классическая литература стала мировой литературой прежде всего тем, что питалась соками жизни, тем, что мы называем правдой. Кто хочет прославить нас, отняв у нас эту правду, ошибается. Он скорее ославит нас".

Что еще, на мой взгляд, мешает нашей литературе быть передовой, подлинно новаторской? Изгнание из нее жанра трагедии. Тема трагического в жизни и в литературе – особая тема, о ней сходу не скажешь. Здесь я хочу только заметить, что жанр этот как бы негласно, тихим пинком вышиблен из нашей литературы, незаслуженно забыт.