Наедине с суровой красотой

Инсульт и операция на мозге изменили маму. Вынужденная отказаться от сорокалетней привычки к курению, откуда ни возьмись выплыла прежняя Сюзан: ее загнанные внутрь эмоциональные реакции прорывались, как пузыри, лопающиеся на поверхности. Она стала больше улыбаться. Даже хихикала – прежде я никогда этого не слышала. Сентиментальные телепередачи, а потом и инаугурация первого президента-афроамериканца вызывали у нее слезы. Мою мать словно выпустили в жизнь, которая была изначально предназначена для нее. Все долгие годы фирменного финского стоицизма осы́пались, как штукатурка с каменного блока, явив бывшую внутри женщину. Она больше не была той Сюзан, которая в Аризоне обвинила меня ханжеским тоном в том, что я хочу «пойти и надраться в незнакомом городе», когда я объявила, после того как двое суток не отходила от матери в номере мотеля размером 4,5 на 6 метров, что собираюсь выйти в город и выпить совершенно необходимый мне бокал вина.

После операции я провела остаток года – с лета по середину февраля, – работая над материалами судебной тяжбы из-за сгоревшего дома. Последовав неудачным советам своего консультанта, я продолжала ломиться вперед, даже когда страховая компания за неделю до суда отозвала свой иск – что всю дорогу и было главной целью. Мне следовало тогда же положить конец своим тратам. Но я сочла, что зашла слишком далеко, и несправедливость случившегося настолько кипела во мне, что в конечном счете я оказалась в зале суда, рассказывая историю о пожаре перед жюри присяжных, а в него входили три боулдерских землевладельца, причем – вот это совпадение! – слушание состоялось в день второй годовщины пожара. Жюри, которому не сообщили, что против меня был подан иск, увидело во мне человека, пренебрегшего своей ответственностью в данном вопросе: у меня не было страховки арендатора. Когда я в свои девятнадцать лет начинала снимать жилье, никто этой страховкой не заморачивался. В итоге мне присудили тысячу двести долларов решением, принятым не единогласно, потому что мне следовало быть умнее и не уезжать из дома, оставив в печи разведенный огонь. Задним числом можно сказать, что мне ни в коем случае не следовало тягаться с крупной страховой компанией. Но я всегда была бойцом – именно это и помогло мне выжить.

* * *

Разумеется, та медведица была знаком. Чернила на решении суда по моему делу высохли всего десять дней назад. Я вернулась в дом и сняла с бубна амулет из вулканической пемзы, который откопала на пепелище. Это была фигурка высокого, худого медведя, стоявшего на задних лапах, черная и напоминавшая клинок. Трещина, возникшая в огне пожара, расходилась из центра его груди наружу. Когда я принялась вертеть фигурку в руках, она распалась на две части, отделив голову от тела как раз в том месте, где полагалось быть сердцу.

Когда я только переехала в Джеймстаун и поселилась на Уорд-стрит вместе с Элвисом, я начала отмечать возвращение медведей каждую весну, переворачивая двусторонний бубен, висевший в моей спальне. На зимней стороне кожа была белой, с маленькой алебастровой фигуркой медведя, привязанной к центру. Весенняя сторона была окрашена в черный, с маленькими золотыми медвежьими следами. Поклонение медведям было моим способом следовать временам года и не терять восприимчивости: зи́мы, напоминал мне этот ритуал, – пора тихая и созерцательная, а лета, игривые и певчие, – время прокладывать тропы, время, когда мы с Элвисом ходили в походы и ночевали на природе, и я наблюдала, как все растет. Я не практиковала этот ритуал с тех пор, как двумя годами раньше мой прежний бубен сгорел в пожаре. Просто не хватало на это духу. Слишком долго, дошло до меня, мне не хотелось ни писать, ни праздновать времена года – вообще делать что-либо такое, что привязывало бы меня к мучительному настоящему.

Я вдруг задумалась: эта утренняя медведица – уж не та ли самая, с которой я столкнулась летом, когда перебралась в эту хижину? Если да, то мы с ней переживали одни и те же времена года. Мы делили общий ландшафт, одни и те же ночные небеса. Мне стало интересно, где она спала зимой, где сейчас, весной, будет искать пищу. Воспринимает ли эта медведица как личную обиду засуху, или лесной пожар, или голодное время? Уверена, ответ был бы отрицательным.

Пора было перестать задерживать дыхание, пора оставить пожар и всё, что было потом – утраты, болезнь матери, судебный иск, – позади. Я снова склеила медведя, как можно тщательнее, потом подожгла шалфей и окурила дымом примитивную фигурку на своей ладони. Древний ритуал. Даже католическая церковь использует благовония для очищения и благословения. На некоторых мессах читают молитвы о вознесении верных католиков на небеса.

Иногда мне требовались напоминания о том, что я всегда верила в возрождение.