Наедине со временем

Сталин обладал всеми характеристиками, свойственными интригану, человеконенавистнику и хищнику. Когда доведенному до отчаяния Бухарину удалось по вертушке дозвониться до Сталина, тот успокаивал: «Николай, не паникуй. Мы разберемся. Мы верим, что ты не враг. Но раз на тебя „показывают“ Сокольников, Астров, Куликов, другие двурушники, признавшиеся в своем вредительстве, надо спокойно разобраться. Успокойся». Бухарин срывается: «Как можно даже подумать, что я „пособник террористических групп“?» В ответ он слышит: «Спокойно, Николай, спокойно. Разберемся…» И Сталин вешал трубку.

Бухарин, чувствующий уже дыхание смерти, полный растерянности, пытаясь собрать последние силы для четкого изложения мыслей, пишет в письме Ворошилову о показаниях на суде Томского: «Бедняга Томский, он, может быть, и „запутался“, не знаю, не исключаю. Жил один. Быть может, если б я к нему ходил, он был бы не так мрачен и не запутался, сложное бытие человека. Но это – лирика. А здесь – политика, вещь малолиричная и в достаточной мере суровая».

Нет, он не винит и в свою очередь не оговаривает Томского, не отпирается, не перекладывает вину, он понимает и человечески жалеет его, сожалея о происшедшем. Он догадывается об обстоятельствах, побудивших Томского оклеветать себя и других. Письмо заканчивается словами: «Извини за сумбурное письмо. У меня тысячи мыслей, скачут как бешеные лошади, а поводьев крепких нет. Обнимаю, ибо чист. Бухарин. 01.09.1936 г.». Ни Томский, ни Бухарин ничего не смогут сделать против неотвратимого убойного приговора.

Когда начались процессы, Троцкий из Мексики постоянно давал понять, что судят его единомышленников, судят за идеи. Так, почти в каждом выпуске своего «Бюллетеня оппозиции» Троцкий все время печатал о Раковском, Крестинском, Розенгольце, показывая их «несовместимость» со Сталиным, подчеркивая свою солидарность с ними. Почти регулярно изгнанник публиковал протесты против преследований своих «сторонников». Вся эта защита Троцким «врагов народа» Сталину была на руку, давая ему дополнительные «аргументы» для применения физических средств воздействия на обвиняемых, признававших свою вину вследствие насилия.

В своем последнем слове Бухарин, в частности, сказал: «Я считаю себя и политически и юридически ответственным за вредительство. Хотя я лично не помню, чтобы я давал директивы о вредительстве. Гражданин прокурор утверждает, что я, наравне с Рыковым, был одним из крупнейших организаторов шпионажа. Какие доказательства? Показания Шаранговича, о существовании которого я не слыхал до обвинительного заключения? Я категорически отрицаю свою причастность к убийству Кирова, Менжинского, Куйбышева, Горького и М. Пешкова. Киров, по показаниям Ягоды, был убит по решению „правоцентристского блока“. Я об этом не знал. Голая логика борьбы сопровождалась перерождением идей, перерождением психологии, перерождением людей»[17].

Может быть, в этом последнем предложении Бухарин, обращаясь к организаторам процесса, заявляет о том, что идеи и люди трансформировались во времени, но методы борьбы между людьми на уничтожение остались неизменными. И это находит свое отражение в заключительных словах обвиняемых, сломленных изуверами Лубянки.

Подсудимый Крестинский: «Мои преступления перед Родиной и революцией безмерны. Я приму как вполне заслуженный любой ваш суровый приговор».

Подсудимый Рыков: «Я хочу, чтобы те, кто еще не разоблачен и не разоружился, на моем примере убедились в неизбежности разоружения».

Подсудимый Бухарин: «Стою коленопреклоненным перед страной, перед партией, перед всем народом»[18].

Порой в соответствии со своим интеллектом и Рыков и Бухарин издевались над Вышинским. Да и сам Сталин не мог не чувствовать скрытую насмешку, предсмертную иронию над организаторами спектакля.

«Вышинский: Подсудимый Бухарин, факт или не факт, что группа ваших сообщников на Северном Кавказе была связана с белоэмигрантскими казацкими кругами за границей. Рыков говорит об этом, Слепков говорит об этом.

Бухарин: Если Рыков говорит об этом, я не имею основания не верить ему.

Вышинский: Вам, как заговорщику и руководителю, был известен такой факт?

Бухарин: С точки зрения математической вероятности, можно сказать, с очень большой вероятностью, что это факт.

Вышинский: Позвольте спросить еще раз Рыкова. Бухарину было известно об этом факте?

Рыков: Я лично считаю с математической вероятностью, что он должен был об этом знать».

Сталин ясно чувствовал глухой сарказм загнанных в угол людей.

Есть множество документов, свидетельствующих о чудовищной беспощадности Сталина, следы его кровавы, и он знал, что делает, и никакие ссылки ни на Ежова, ни на Берию не скрывают его вины. Вот некоторые из них:

«Тов. Сталину посылаю списки арестованных, подлежащих суду военной коллегии по первой категории. Ежов». Резолюция лаконична: «За расстрел всех 138 человек. Сталин, Молотов».