Наемник

Это было… были… ее груди. Конечно, в разумном мире их размер не должен бы иметь значения. Но факт есть факт: мы живем в неразумном мире, поэтому, оказавшись с ней в одной комнате (и речь не только о мужчинах; это относится ко всем без исключения), невозможно их не заметить. Они необыкновенные. В остальном она маленькая, с узким розовым – как правило, очень несчастным, – личиком, но люди в ее присутствии сразу же задаются вопросами. Они настоящие? Неужели такое возможно? Но даже короткого разговора с Деборой достаточно, чтобы понять: эта женщина – не поклонник пластической хирургии и не ищет внимания такого рода. В результате человек вдруг ловит себя на том, что изо всех сил старается смотреть куда угодно, только не на ее грудь. Я обычно смотрю в глаза, стараясь не отводить взгляда. (К несчастью, Дебора очень стеснительна, и это не очень удачное решение; иногда она воспринимает прямой взгляд как попытку давления.) Что же делать? Что бы ни думали окружающие, в любой компании подспудно ощущалось присутствие ее грудей. Сама она, как человек, вовсе не производила нелепого впечатления – но ситуация вокруг нее всегда складывалась нелепая. Что же делать?

Бетани рассказывала мне, что сестра много лет страдала от этого. Еще в раннем девичестве она привыкла к нескромным замечаниям и вниманию скользких личностей. Всякое удовольствие от того, что тебя замечают и тобой восхищаются, очень быстро было вытеснено воспоминаниями о неприятных и даже опасных ситуациях. Она давно боялась привлекать к себе внимание и всегда подбирала мешковатую одежду; в то лето на озере она почти не раздевалась. Лишь изредка появлялась она у воды в самом строгом, самом старушечьем купальнике, какой только можно вообразить, да еще обшитом многослойными оборочками. Наверное, она брала купальник у того же поставщика, что и Доктор свое полосатое чудо.

– Клифтон, ты принес морковку?

– Вот она! – отозвался ее муж, порывшись в стопке пищевых контейнеров.

Если мы все питались всухомятку, то Дебора с мужем Клифтоном и сыном Джоем ели сырые овощи. Вечно эта здоровая пища: корни сельдерея, головки цветной капусты и брокколи на один укус, тертая морковка с лимонным соком – любимое блюдо Джоя. Все остальные на озере загорели, но он от морковки стал буквально оранжевым. Однажды Доктор отвел нас с Бетани в сторонку и спросил: как мы думаем, не свидетельствует ли увлеченность Деборы диетой о скрытой склонности к учению адвентистов седьмого дня. Подобные вопросы сыпались из него с той же легкостью, что и вежливый разговор о погоде. Меня они мгновенно вводили в ступор и лишали языка, как будто были обращены к недоразвитой (или попросту удаленной) части моего мозга, зато Бетани сразу же поднялась на защиту сестры. Надо заметить, что сомневаться в том, что Дебора верна родной назарейской церкви, не было никаких оснований. В отличие от самой Бетани, бунтовавшей против отца и до сих пор отвергавшей многие его взгляды, Дебору, по всей видимости, его набожность не задевала. Она держалась стойко. На меня же сильнее действовали не обсуждаемые теологические нюансы, а сама ситуация – странно было находиться в одной комнате с ним и наблюдать, как Доктор хватается за подтяжки и развивает тезис о псалме номер 103 и важности духовной красоты, а Дебора стоит рядом, стиснув перед собой руки, и ее громадные сиськи странным образом расставляют в его речи свои акценты. Так, по крайней мере, мне казалось.

Я вел машину на скорости сто двадцати километров в час, потом разогнался до ста тридцати пяти. Почти пустое, тщательно расчищенное от снега шоссе летело по прямой. Фары встречных машин были видны по крайней мере за милю. Америка. Какие просторы!

* * *

Было почти два часа ночи по местному времени, когда мы свернули наконец на подъездную дорожку к дому Доктора. К счастью, до этого места уже успел добраться снегоуборщик; в противном случае я не знаю, что бы мы стали делать. Машина неторопливо переваливалась и раскачивалась на мерзлых колеях.

Это разбудило Бетани.

– Уже? – сонно спросила она.

– Ну да, конечно, – сказал я, вглядываясь во тьму поверх рулевого колеса. – Уже.

Я был измотан и не спал, формально говоря, с позавчерашнего дня. В пути мы остановились только один раз, чтобы заправиться и зайти в уборную; остальное время я нажимал на акселератор и убивал часы за прослушиванием по радио музыки кантри и дискуссионных передач. Я успел поразмыслить о своей сексуальной жизни или, скорее, об отсутствии таковой; не однажды перед глазами вставал образ № 4141. Интересно, сумел Берти получить разрешение на вывоз тела или оно до сих пор лежит там в куче льда. Берти велел мне не беспокоиться об этом. Я, конечно, доверяю Берти в подобных вещах, но мне не нравится сама ситуация, когда я вынужден довериться ему.

– Дети, просыпайтесь. Приехали.

Они медленно зашевелились. Они еще ничего не поняли и считали, что по-прежнему находятся на острове, а Америка – это всего лишь сон.

Включился свет.