Наемник

Хаук повернулся к нему.

— Поклянись, что заставишь лишь говорить правду.

— Клянусь, что буду лишь спрашивать, не вкладывая собственных желаний, лишь требовать правду, но не заставлять Фолки… — как же там его, — сына Скегги, сына Магни, оговаривать себя или других.

Эрика всегда удивляло, насколько доверчиво благородные относятся к клятвам. Как будто слова могут ему в чем-то помешать. Впрочем, он не стал бы обманывать — ему самому нужно знание, а не жертвенный агнец, которого можно заставить платить за чужие грехи.

Адела пристально посмотрела на него.

— Я тебе верю.

Хаук мотнул головой, дескать, пошли, и, развернувшись, оказался лицом к лицу с Фолки. Тот каким-то образом умудрился не только слезть с телеги, хотя должен был лежать пластом, но и дойти до них своими ногами.

— О чем шепчетесь, родственнички? — криво ухмыльнулся он. — Будь я подозрительней, сказал бы, что обо мне.

— О тебе, — согласился Хаук.

Фолки пошатнулся. Выдернул руку, когда зять попытался его придержать.

— Что ж, тогда говорите в глаза, как и полагается между благородными. Или ты, начав якшаться с выродками, перенял и их привычки сплетничать за спиной?

— Сядь, — сказал Хаук. — Не ровен час свалишься, сестра волноваться будет.

— Постою.

Эрик коснулся его разума. Повторил.

— Сядь.

Лицо Фолки утратило всякое выражение. Он послушно опустился на землю. Остальные расселись рядом, одна Ингрид осталась на ногах, внимательно глядя по сторонам.

— Зачем ты брал самострел, отправляясь искать лошадей утром после появления тусветных тварей? — спросил Хаук.

— Стрелять.

— В кого?

— В тебя.

Адела застонала, закрыв лицо ладонями. Раскашлялась. Ингрид обняла ее за плечи.

— Госпожа, давайте я вас уведу. Вам нехорошо.

Адела и правда выглядела нездоровой: на бледном лице лихорадочно горят щеки, капли пота блестели на лбу.

— Нет. Это от волнения. Я должна знать. — Она вцепилась в руку мужа. — Не отсылай меня. Я должна знать.

Хаук кивнул, все сильнее мрачнея.

— Зачем?

— Выродки быстро сообразили, как воспользоваться этими якобы покушениями, которые придумала Адела.

— Я ничего не придумывала! — крикнула она.

— Сестренка любит внимание. Младшая, балованная…

— Я ничего не придумывала! — Она заглянула в лицо Хауку. — Попроси Эрика расспросить меня так же. Клянусь, я ничего не…

— Но это навело меня на мысль. Чего я ворон считаю? Зачем жду, когда они окончательно заморочат тебе голову, начав вертеть тобой и твоими деньгами? Этак Аделе и наследовать будет нечего…

Эрику очень хотелось заметить, что каждый судит по себе, но он счел за лучшее не подливать масла в огонь. И без того, вон, у Хаука на лице желваки играют.

— Зачем ждать годы, а то и десятилетия, пока Адела тебя переживет и получит твое состояние? Зачем ей терпеть твои ласки, которые наверняка ей противны…

— Вовсе не…

— Адела, помолчи, — сказал Хаук, выдергивая руку.

Девушка спрятала лицо в ладони, всхлипывая.

— … рисковать жизнью, рожая тебе наследника, — продолжал Фолки. — Да и вообще… тридцатилетней старухе мало прока с состояния.

Ингрид хмыкнула. Эрик ухмыльнулся про себя. Благородные не обратили на них внимания.

— Да и со мной много что может случиться за эти годы, — продолжал Фолки. — Я-то не юн уже. Так пусть она станет твоей наследницей сейчас.

— А ты поможешь ей распорядиться наследством? — обманчиво-спокойно поинтересовался Хаук.

— Конечно. Женский ум не способен разобраться в таких вещах.

— Поможешь, не забывая о себе?

— Небольшое вознаграждение за помощь, только и всего.

— Это неправда, — всхлипнула Адела. — Я ничего не знала. Я ничего…

— Помолчи, или я велю Ингрид тебя увести. — Хаук с видимым усилием отвел руку от ножа. — Зачем ты пытался убить одаренного?

— Слишком прыток и вечно лезет не в свое дело.

Эрик мрачно усмехнулся. Впору возгордиться — столько усилий, чтобы свести его со света.

— Я услышал достаточно, — сказал Хаук.

Эрик распустил плетение. Безразличие на лице Фолки сменилось недоумением, потом яростью.

— Что ты… как… — Он вскочил, рука легла на рукоять меча.

Хаук тоже поднялся, перехватил запястье шурина прежде, чем клинок покинул ножны.

— Я услышал достаточно, — повторил он. — Забирай своего коня, свои вещи, еды на неделю и проваливай.

Он перевел тяжелый взгляд на жену.

— Хочешь уехать с братом? Я напишу кастеляну, чтобы половина доходов замка оставались в твоем распоряжении. Избавлю тебя от своих… своего присутствия.

Адела замотала головой, не отрывая ладоней от лица.

— Я ничего не знала. Я ничего не придумала. Я ни в чем не виновата…

— Об этом мы поговорим позже. Ингрид, уведи ее и успокой.

— Я не сделала ничего, что не должна была бы делать хорошая жена! — вскинулась Адела.

— Уведи ее! — рявкнул Хаук. — Дальше будет мужской разговор.

Он закашлялся, потер грудь, словно прихватило сердце. Только этого не хватало. Миг спустя Эрик понял, что за сердце хватаются иначе — ладонь Хаука лежала куда выше. Так делают, когда саднит за грудиной при сильной простуде. Или после того, как надышишься какой-нибудь едкой гадостью в лаборатории алхимика.

Что за странные мысли приходят в голову?