Наемник

— Отворот? — не понял Эрик.

— Ну да, — успокоилась Свея так же стремительно, как и разрыдалась. — Отворот. Чтобы твоя пустоцветка тебя забыла. Видно же, что она тебя приворожила, какой дурак по доброй воле будет с бабой, которая старше. Да еще не родит… И подействовало же!

Слуга снова дернулся. Эрик выставил ладонь, призывая его помолчать. Все это очень ему не нравилось.

— Почему ты думаешь, что подействовало? — осторожно поинтересовался он.

Свея улыбнулась, взгляд ее стал бархатным.

— Так ты сам сказал, что не придет, если ее позвать. Значит, плевать ей на тебя теперь. Значит, подействовало. А он говорил — не меньше трех раз, на третий подействует.

— Кто — «он».

— Он велел никому не рассказывать. Вот, заговоренные. — Она залезла в карман, раскрыла ладонь. Эрик в ужасе уставился на зернышки клещевины.

— На жаровню бросить, обязательно ночью или под утро, — продолжала Свея. — Когда твоя блядь спит в шатре с благородными, а тебя рядом нет. Благородным вреда не будет, они же приворотами не балуются. И мне тоже вреда не будет.

Совсем никакого вреда не будет… Эрик смотрел на зерна остановившимся взглядом, уже не видя, а внутри разгоралась ярость, выплескивалась в кровь, застилала мир алой пеленой, заставляла стискиваться челюсти и сжиматься кулаки. Он загнал ее глубже, чтобы не прорвалась в голосе. Нельзя пугать девчонку. А там, не замечая, продолжала.

— Как бросишь, обязательно сперва у Творца помощи попросить, а потом наговор прочитать. Как же там было?.. А, какая теперь разница! — Она махнула рукой. — И так три ночи подряд. Чтобы все наговоры-заговоры рассеялись. Чтобы та девка, которая заговаривала, от того, на кого заговор наводила, отвернулась. И ни за что никому не говорить, иначе не подействует…

Старик запрокинул голову, словно хотел завыть, закрыл лицо ладонями, явно все поняв. Да уж, глупость порой бывает смертельной.

— А оно, вон, сразу, подействовало, — девушка захихикала, смех перешел в кашель. — Только поздно. Вот помру, и все… И госпожа помрет. И господин…

Она закрыла глаза и откинулась на колесо, явно собираясь заснуть.

— Кто «он»?! — встряхнул ее Эрик, с трудом подавляя желание трясти ее, пока не скажет. — Кто тебе это дал?

— Ну что ты пристал, — капризно протянула Свея. — Будешь таким занудой, я с тобой спать не лягу, хоть на коленях проси.

— Кто? — повторил Эрик. Потянулся к плетению — подчинить разум и заставить говорить. Не вышло. Твою ж…

Старик, стоявший в стороне, отвел руки от лица и, сжав кулаки, шагнул к дочери.

— Да Бруни же! Кхе… Он… Кхе… Он умный. И доб… рый.

Девушка закашлялась, разинула рот, как рыба, вытаращила глаза и начала хватать воздух. Изо рта пошла пена, лицо посинело. Свея схватилась за горло, за грудь, судорожно располосовала платье и кожу под ним.

Эрик в который раз потянулся к плетениям, бессильно выругался — опять ничего не вышло. Продолжая хрипеть и царапать грудь, Свея повалилась набок. Забилась в судорогах, выкашливая кровавую пену. И, наконец, затихла, глядя в пространство остановившимися глазами.

Эрик скрежетнул зубами, медленно выпрямился. Старик метнулся к дочери, обнял ее и принялся баюкать в объятиях, качать, как маленькую. Плечи его беззвучно вздрагивали.

Умный. И добрый.

Сирота, выросший в приюте после смерти матери. Слишком хорошо знающий о том, как наследуется дар. Никогда не знавший отца, о котором «незачем» спрашивать. Представления не имеющий о том, где его братья или сестры — потому что у матери он был один. И вовсе не гулящей девкой она была. Одаренной. Которая может позволить себе родить ребенка и вырастить его одна. Вот только смерть не щадит и одаренных. Парень попал в приют… все могло бы обернуться по-другому, если бы дар все же проявился, пусть и поздно. Не повезло.

Интересно, мать ему перед смертью подсказала, что делать? Или парень сам сообразил, что если свести на тот свет родителя и его жену, можно заявить права на наследство? Впрочем, неважно.

— Я ничего не слышал, — произнес слуга, раскачивающийся туда-сюда. — Ничего не слышал.

Его дочь после смерти ославят не только шлюхой, но и убийцей. Он останется без места. Он будет отпираться до последнего. А доказательств нет. И рассказать больше некому.

Бруни, это с самого начала был Бруни! Как невовремя Фолки влез со своим выстрелом! Как некстати Хаук спросил, зачем тот собирался убить одаренного. Фолки действительно собирался убить его. Только в поединке, а не исподтишка. А Эрик, положившись на то, что под плетением не лгут, удовольствовался его ответом, не вдаваясь в подробности.

Так просто, передавая лошадь из рук у руки, огладить ее по спине, поправить чепрак, ненароком сунув под него колючку. А и заметят — ничего не докажут, за одежду зацепилась. Выпорют, на худой конец. В первый, что ли, раз?

Так просто, увидев яркие цветы и зная их свойства, завести разговор о том, что здесь, мол, все не так, как дома. Цветочки, вон… Девушки любят цветочки…

Эрик вдохнул, медленно выдохнул.

— Прости. Да упокоит Творец ее душу.

Старик закрыл лицо руками.

— Простите, господин. Моя дочь уже заплатила за все, что натворила.