Наемник

От него все чаще требовали не глобального исследования, а конкретных мелких шажков. Командование Флота интересовалось кодами доступа, настоятельно требовало создавать программы, способные взломать и подчинить искусственные рассудки, не понимая того, что нейросетевые блоки «Одиночек» совершенствовались на протяжении тридцати лет, они эволюционировали, научились мыслить, и подобрать к ним универсальную «отмычку» попросту невозможно. Ранние модели еще поддавались взлому, поздние – нет. Из разряда узкоспециализированных экспертных модулей они выросли в ядро системы, приобрели гибкую универсальность, – к примеру, модуль «Одиночка», демонтированный с подбитой серв-машины, с легкостью интегрировался в систему аэрокосмического истребителя или крупного космического корабля – искусственные интеллекты умели управлять любыми видами техники, но их саморазвитие, совершенствование так или иначе было подчинено целям войны.

Ни взломать, ни договориться. «Одиночки» – вещь в себе. Многие из них осознали факт собственного существования, но это не поменяло их целей.

Хотя их эволюция и протекала с немыслимой для биологических форм скоростью, в истории становления «Одиночек» все же прослеживались определенные вехи.

Если бы не отчаянное сопротивление, встреченное на Дабоге, Альянс завершил бы войну за несколько месяцев, покорив либо попросту стерев с лица планет все поселения пяти развитых колоний, – подумал Андрей. – Но Джон Хаммер, своим единоличным решением развязавший войну, не был прирожденным полководцем. Он являлся политиком, хитрым, прожженным, привыкшим к единовластию, и полученный на Дабоге удар оказался для него куда болезненнее, чем принято считать. Земные армады вторично попытались захватить планету, но вновь получили отпор. Началось противостояние, равных которому еще не знала история войн. Маховик безумия стал неумолимо раскручиваться – в секретных лабораториях Альянса на планете Юнона срочно создавались принципиально новые образцы планетарной техники, способные справиться с аграриями Дабога.

Уже через два месяца после начала вторжения в войска поступила первая партия машин класса «Фалангер» и «Хоплит». По сути, это стало началом конца, всеобщего краха, – уязвленное самолюбие одного политика породило исчадия высочайших технологий, которые быстро подхватили инициативу – для новой дорогостоящей техники были созданы системы управления, базирующиеся на основе модулей искусственного интеллекта.

Война людей стремительно перешла в иную фазу и стала войной машин.

Колонии получили негаданную передышку – пока три ударных флота пытались овладеть Дабогом, в развитых системах, таких как Элио, Кьюиг, Рори[16] и Хапер,[17] колонисты, оправившись от шока, сумели подготовиться к обороне и дать отпор уже на дальних подступах к своим планетам.

Тактика молниеносного захвата пяти индустриально развитых миров рухнула. В боях за Кьюиг в руки колонистам попал поврежденный крейсер Альянса,[18] три фрегата и десятки вспомогательных кораблей. Дальнейший ход истории оказался предопределен цепью роковых для обеих сторон конфликта событий.

Кирсанов знал, чем обернулась для Земли потеря двух ударных флотов. Один попал в руки колонистов и стал основой их военно-космических сил, второй канул в пучины аномалии космоса в период битвы за Элио. Колонии еще почти на год получили передышку, которую сумели использовать с полной отдачей. На спутнике планеты Рори срочно строились космические верфи, подземные заводы непокоренного Дабога начали производить истребители и серв-машины – наступила эпоха величайших потрясений, ужасающих битв и выходящих за рамки понимания открытий. Свободные Колонии и Земной Альянс, вступив в новую безжалостную схватку, заимствовали друг у друга все, что могли, начиная с гонки технологий, нацеленных не на выживание, но подчиненную задачам взаимного истребления.

Последующие годы привели к небывалому количественному росту парка боевых механизмов, продолжалось и качественное усовершенствование техники.

…Мысли Андрея текли неровно. Он изучал историю войны не по учебникам и в полной мере сопереживал каждому событию. Война прошла через его разум, он знал о ней, что называется, из первых рук, уже затрудняясь ответить на вопрос: сколько искусственных сознаний он прочел в стремлении к поставленной командованием цели. Кирсанов видел войну в самых жутких ее обличьях. Но тяжелее всего, как ни странно, воспринималась статистика военных лет. Цифры буквально уничтожали разум, и по мере накопления баз данных он все отчетливее понимал: будущего нет.