Наемники

– Тебе кажется, что это весело?! – стукнув кулаком по столу, крикнул Энтрери.

– А мне-то что? Не я ж тебя продал.

– Какой у меня любящий папаша! – с кривой усмешкой сказал убийца.

Как ни странно, Белриггер расхохотался ему в лицо.

– А Тоссо так не веселился, – хмуро заметил Энтрери, и старик сразу помрачнел.

– Что тебе нужно?

– Хочу узнать, что с матерью. Она жива?

По насмешливому взгляду отца Энтрери догадался, каким будет ответ.

– Тебя ж в Калимпорт повезли, да?

Убийца кивнул.

– Так вот, Шанали померла, когда ты еще туда и не добрался, хоть купцы и гнали лошадей вовсю. Дурень ты, она ж знала, что ей недолго осталось. А то, думаешь, продала бы она своего любименького сыночка?

Мысли в голове Энтрери понеслись вихрем. Он припомнил мать, какой видел ее в последний раз, и вдруг понял, что такой убитый вид у нее был совсем по другой причине.

– Мне даже жаль было эту шлюшку, – сказал Белриггер и тут же получил от Энтрери увесистую пощечину.

Убийца сел на место, а старик, с ненавистью глядя на него, сплюнул кровь.

– У нее выхода не было, – сказал он. – Нужно было заплатить жрецам, чтобы спасли ее жалкую жизнь, потому что брать в уплату за молитвы и чары ее источенное болезнью тело они уже брезговали. Вот она тебя и продала, а они взяли деньги. А она все равно померла. Не верю я, что они хоть что-то сделали, чтобы ей помочь.

Белриггер умолк, и Энтрери долго сидел, переваривая все, что услышал.

– Ну что, убивец, получил, что искал? – подал голос старик.

– Она меня продала?

– Разве я тебе не это только что сказал?

– А родной отец меня защищал, – с горечью промолвил Энтрери.

– Родной отец? – спросил Белриггер. – А ты его знаешь?

Энтрери сжал зубы.

– Ты что же, придурок, считаешь меня своим отцом? – расхохотался старик – Вот олух! Да не отец я тебе. Был бы ты мне родным сыном, я бы, может, вколотил в тебя побольше толку.

– Лжешь.

– Когда мы с Шанали встретились, она уже была брюхата. Да, потому что подкладывалась под жрецов. Как и все девки. Ты, может, сильно мал был, когда уехал, потому и не знаешь, а вообще почти все пацанята, что тут по улице гоняют, – их семя, жрецов. – Он фыркнул. – Я дал ей место, чтобы жить, а она мне взамен – небольшие радости.

Энтрери почти не слушал его. Он вспоминал, как видел в детстве мужчин, приходивших к ним в дом, плативших Белриггеру и потом лезших в постель к матери. Он закрыл глаза: ему почти захотелось, чтобы Белриггер бросился на него, воспользовавшись моментом, схватил кинжал и вонзил в сердце. Он бы не сопротивлялся.

Но старик даже не шелохнулся, он смеялся, смеялся, пока Энтрери не открыл глаза и не посмотрел на него так, что тот смолк.

Белриггер как-то неловко закашлялся.

Энтрери встал и спрятал меч в ножны.

– Поднимайся, – сказал он старику.

Белриггер с вызовом поглядел на него:

– Это еще зачем?

– Вставай. – И с этими словами убийца разбил ему нос кулаком.

Старик встал, вытирая кровь рукой.

– Что тебе надо? Я все рассказал, я тебе не отец.

Энтрери схватил его руку и закрутил за спину.

– Но ты меня бил.

– Надо же было учить тебя, – просипел старик, пытаясь дотянуться до него другой рукой.

Энтрери снова ударил его по окровавленному лицу.

– Жизнь сурова! – оправдывался старик. – Надо было учить тебя уму-разуму!

– Только попробуй сказать еще раз, что моя мать была шлюхой! – процедил Энтрери, сильнее заламывая ему руку и заставляя опуститься на колено.

– А что мне еще сказать? – жалобно вскричал Белриггер. – Ей приходилось это делать, чтобы жить. Всем нам выживать приходится. Я ж не виню ее и никогда не винил. Никто не хотел брать ее, а я взял.

– Ради своей наживы.

– Ну, не без этого, – признал старик. – А чем я виноват? Жизнь такая.

– Ты виноват в каждой оплеухе, что отвешивал мне, – спокойно сказал Энтрери. – Ты виноват, что позволил этому смердяку, – и он мотнул головой в сторону умирающего Тоссо-паша, – приближаться ко мне. Или он тебе тоже платил? Брал денежки за своего сыночка, а, Белриггер?

Несмотря на боль, старик яростно замотал головой:

– Нет-нет, никогда…

Энтрери ударил его коленом в лицо, и старик растянулся на полу. Выхватив кинжал, убийца наклонился над стонущим Белриггером, но передумал и направился к двери.

На улице у самого выхода стояла та самая старуха, которую он видел утром, – видно, услышала возню в доме. Похоже, и обрывки разговора она тоже слышала, потому что, вместо того чтобы нападать на него, сказала:

– Я знала Шанали, и тебя я тоже помню, Артемис.

Энтрери молча глядел на нее.

– Ты убил Белриггера?

– Нет. А ты слышала, о чем мы говорили?

– Кое-что, – сказала старушка, попятившись.

– Если он мне солгал, вернусь и порежу его на куски.

Она покачала головой, с сожалением глядя на него, и проковыляла к стулу у стены дома.

– Твоя мама была красоткой, – сказал она, усевшись. – И ее мать тоже, я ее помню. Когда она родила Шанали, была такой же молоденькой, как твоя мать, когда родила тебя. Совсем девочка, а для девочки здесь ничего другого не остается, вот она и делала это.

– Со жрецами?

– Да с любым, кто заплатит, – с отвращением сказала старуха.

– Она действительно умерла?